«При всем неуважении к Горбачеву - он не хотел разрушить страну»

Бывший председатель Совета министров СССР Николай Рыжков о том, как начиналась перестройка

Тридцать лет назад, в марте 1985 года, к власти в СССР пришел Михаил Горбачев. Спустя месяц после своего назначения на пост генерального секретаря, он, подражая Ленину, озвучил знаменитые «апрельские тезисы», от которых принято вести начало перестройки. Свой взгляд на события 30-летней давности высказал «Ленте.ру» член Совета Федерации Николай Иванович Рыжков, занимавший с 1985 по 1991 год пост председателя Совета министров СССР.

«Лента.ру» : Как вы оценивали перестройку в 1985-м? И сильно ли изменилось у вас к ней отношение сейчас?

Рыжков: Во-первых, я не был в восторге от слова «перестройка». Дело в том, что слово это не новое, оно было еще у Временного правительства Керенского, но журналисты подхватили - и понеслось. Мне больше нравится определение «реформы». Сначала я был категорически за реформы, даже был одним из их инициаторов, потому что мой жизненный опыт и работа на заводе, в министерстве и ЦК партии показали, что мы исчерпали возможности той экономической модели, в которой жили до войны, в войну, после войны. Жесткая плановая система была крайне необходима - без этого мы бы немца не победили, мы никогда не восстановили бы народное хозяйство. У кого-то, конечно, забирали, но кому-то отдавали - это естественно. Но позже многие, и я в том числе, стали считать, что эта система исчерпала сама себя - она была сильно забюрократизирована. Сколько рабочих надо держать, сколько основных, сколько вспомогательных, сколько инженеров, сколько техников, подсобных работников, уборщиц? У меня 52 тысячи работающих было на заводе… Поэтому мы очень настойчиво писали, что надо что-то делать. До меня и Горбачева уже были попытки реформ, например Алексея Николаевича Косыгина (председатель Совета министров СССР с 1964 по 1980 год - прим. «Ленты.ру» ), который, кстати, для своего времени неплохо поработал. То, что он делал, - это огромный прогресс, его нельзя ни в чем упрекать, и надо отдать ему должное: он был впереди своего времени. Потом еще была попытка после Косыгина - спустили на тормозах ее.

Фото: Василий Шапошников / «Коммерсантъ»

Меня в группу для разработки реформ включил Юрий Владимирович Андропов. Наша команда (Горбачев, Долгих и Рыжков) использовала те документы и идеи, которые накопились. Вот так в апреле 1985 года Михаил Сергеевич Горбачев выложил на стол для выступлений программу действий, над которой мы трудились три года.

То есть вначале вы положительно относились, участвовали в подготовке реформ, а что же стало поворотным пунктом?

Я поддерживал Горбачева до 1987 года, после наши пути разошлись. Благодаря торопливости, непродуманности и болтливости Горбачева и иезуитским методам «архитектора разрушения» Александра Яковлева перестройка провалилась. А раскол между нами произошел в 1987 году, когда мы подводили итоги работы (проводили эксперимент по министерствам с разными особенностями) и увидели, где хорошо, а где плохо. Стали думать, что делать дальше. Горбачев вместе с Шеварднадзе, Яковлевым, Медведевым готовили доклад в Волынском.

Это в Матвеевском, где дача Сталина?

Да. Я тот доклад не готовил. Горбачев позвонил мне, мол, приезжай посмотри тут тезисы, надо бы определиться, с чем выступать. Со мной поехал секретарь ЦК Слюньков, член политбюро по экономике, и стали мы все обсуждать пункт за пунктом. Они предложили нам включить в доклад Михаила Сергеевича на апрельском пленуме вот такой тезис - уйти от детального планирования. А значит никакого строительства жилья, детских садов, клубов…

Взамен плана что предложили?

А ничего! Мол, рынок сам все это отрегулирует, он сам заставит нас что-либо делать. Я взвился и категорически говорю: «Что вы делаете? Вы же погубите страну, страна абсолютно не готова!» Представьте, мне всю жизнь показывали, что надо делать, и вдруг все вычеркнули и говорят: иди ищи! А чтобы искать, надо год-два ходить еще! Давайте какой-то переходный период. Например, хотя бы на 50 процентов будем давать предприятиям госзаказ, а на 50 процентов пусть ищут заказы на стороне. По крайней мере, завод будет работать.

А они что?

«Нет». Надо, чтобы сразу вот это все. В общем, тяжелейший разговор был. Я говорю: а как же жилье, детские сады? «Ну рынок же вездесущий, он везде потребует и так далее». В общем, старая либеральная песня. То есть они предлагали сделать то, что со 2 января 1992 года Ельцин сделал.

То есть шоковую терапию и все остальное?

Да, все в точности они предлагали. И я сказал, что я категорически против всего этого дела.

Они без вас не могли решить?

Могли, почему не могли. Я им сказал: «Пожалуйста, если вы считаете, что планирование не нужно, то отменяйте это все и не будет ни школ, ни детских садов. Но вы же помните, Михаил Сергеевич, что на съезде мы с вами оба выступали: вы политический доклад делали, а я экономический. И я обо всем этом говорил и все зафиксировал, сколько жилья, сколько чего запланировано построить. Хотите что-то убрать - собирайте съезд, даже пленум не в состоянии этого сделать, потому что съезд утвердил». И я сказал ему: «Михаил Сергеевич, вы не получите поддержки с этим».

Таким образом, отложилось все это до 90-х?

Да, на 1992 год. И на политбюро все эти вопросы попадали, и тогда политбюро не очень хорошо проходило, некорректно - хватали за грудки друг друга. Вы знаете, что никаких рамок металлоискателей на политбюро не было? Приходили люди, сидели-слушали, а потом выходят и говорят: они же дерутся там, кто нами руководит? И у меня на душе было очень неспокойно, я позвонил Горбачеву и предложил встретиться один на один. Встретились в субботу в 11 утра, и я говорю ему: «Михаил Сергеевич, я буду свою позицию занимать - будут меня бить, убивать. Я ее держусь осознанно, потому что понимаю, что по-другому нельзя. Считаю, что если мы отойдем от этой позиции, мы погубим страну. Страна не готова». И так мы много раз разговаривали, иногда по три раза в день встречались (тогда же не было объявлений, что такой встречается с таким). В очередной раз я ему говорю: «Я последний раз к вам пришел, или давайте найдем общий язык в работе, или я ухожу. В такой обстановке работать не буду, зачем мне выслушивать оскорбления в мой адрес?»

Тогда вас начали называть «бревном на пути перестройки»?

Да, как раз после этого. Я ему сказал: «Или вы идете по пути нашей концепции, или остаетесь с Шеварднадзе и прочими - они ржавого гвоздя не выправили в своей жизни, а берутся управлять страной». В общем, он сдался. Но трещина все равно уже была. И вот именно тогда я заколебался в отношении перестройки, которая затевалась.

Я встречал мнение историков, что Андропов совсем не такие реформы замышлял, которые осуществил Горбачев. Вы, как человек, который непосредственно в разработке этих реформ участвовал, скажите, какие из них были действительно задуманы при Андропове, а какие - результат влияния Яковлева, Шеварднадзе и того же Горбачева?

Мы действительно стали работать по заданию Андропова, меня избрали 22 ноября 1982 года (секретарем и заведующим экономическим отделом ЦК КПСС - прим. «Ленты.ру» ), через две недели он пригласил Горбачева, Долгих и меня. Субординация была достаточно жесткая: один член политбюро, один кандидат в члены и я, секретарь. И мы начали работать. Андропов - своеобразный человек, сейчас про него много пишут, я считаю, что даже слишком много пишут. Одни говорят, что он еврей был, другие - русский, но это неважно. Да мы никогда и не задавались вопросом, кто какой национальности, главное было, кто как работал. Но то, что он до мозга костей политик - это да. Он быстро схватывал принципиальные экономические вопросы, ему не надо было разжевывать. Например, звонит он мне по прямому телефону и говорит: чем занимаешься? Работаю. Ну подходи. Это значит, что у него время освободилось - беру папку и иду к нему. А он мне говорит: оставь папку, и начинает меня гонять по вопросам: что у нас в стране с концессиями делается? Да по-моему, ничего не делается. А что вы про это знаете? Ровно то же, что и все, что в школе проходили. Знания у тебя не очень. Помолчал и добавляет: у меня тоже, давай, иди и изучи этот вопрос и приходи снова ко мне. Я пришел к своим в аппарате и говорю: ищите, какая литература по концессиям есть. Через день нашли в Ленинке, женщина какая-то защищала по этой теме работу.

После того как он уже умер, и я эти пять лет прожил и ушел в отставку, появилось время подумать, и я все больше приходил к выводу, что Андропов бы проводил в стране мягкие реформы, а не как Горбачев с Яковлевым. Андропов был знаком с основами китайского варианта реформ. Если бы он дольше прожил, у нас по сути получился бы Китай.

То есть если бы Андропов жил дольше, реформы прошли бы успешнее и удалось бы сохранить Союз? А при Горбачеве была возможность сохранения Союза?

При «раннем» Горбачеве страна уцелеть могла, при «среднем» - трудно, но могла, но при «позднем» - конечно, не могла. Понимаете, «поздний» Горбачев - как больной палач. Кризис - это что такое? Один после него выздоравливает, а другого - ногами вперед. Я не думаю, что Горбачев старался развалить Союз, это же тогда надо быть идиотом полнейшим. Ситуация сложилась такая, что он своими действиями - публикациями и прочим - к этому привел. А вначале, когда он только начал проповедовать, он мог сохранить Союз. Первую половину его деятельности при всех его недостатках (словоблудие, славословие, шапкозакидательство - это всегда у него было) мы были довольны тем, что он новый человек - сколько же можно старых. Но после 1987 года пошла трещина, и она больше не сходилась никогда. И этим воспользовался Ельцин.

А андроповское мягкое реформирование, если бы он остался жив, какой срок должно было занимать?

Понимаете, Андропов был ярый коммунист, у него никаких сомнений не было. Поэтому он не делал того, что наделал Горбачев. Этот же всегда боролся с партией вместе с супругой своей. Но при всем неуважении к Горбачеву - не хотел он разрушить страну, не хотел. Он просто к этому привел своими дурацкими действиями. У него закружилась голова, когда кричали «Горби-Горби», а когда он увидел, что кризис наступил и надо определяться, что дальше делать… пропили всю ночь и подписали, что полагается. Ошибка у Горбачева еще такая была: всегда начинали с экономики, вопрос о партии и государстве не стоял.

Вы предвосхищаете мой следующий вопрос: зачем разваливать систему, если речь шла только об экономике.

Да, нужно было дать новый ветер парусам, но Яковлев все время насаждал противоположные ценности: эта партия - не пойдет, это правительство - не пойдет, экономическое поле, то есть реальный сектор, - не пойдет, значит надо ломать все. Горбачев еще десять дней был в Канаде, думаю, его хорошо обработали там. Вместо того чтобы ломать только экономику, найти фундамент и строить новую экономику, мы пошли на слом всего и вся. Ни одна страна мира не идет на реформирование экономики, если у нее нет сильного государственного управления.

Так сколько лет должны были длиться мягкие реформы Андропова?

Это один из вопросов, которым меня клевали тогда. Вы помните злополучные «500 дней»?

Да, конечно, это известная экономическая программа того времени.

Так вот, это - великая дурость. Когда я формировал правительство, кажется, это был 1987 год, я повел так: мне нужны были министры, которые знают хорошо старую систему и которые подхватили бы на себя все сегодняшнее, затем министры, которых я знаю как прогрессивных людей, и мы создали тогда комиссию во главе с академиком Леонидом Абалкиным, 50 человек было в этой комиссии. И они работали где-то месяцев пять в «Соснах», в доме отдыха, я туда каждую субботу приезжал, работал, обедал и уезжал. Через день они отрабатывали все, что мы наговорим, и приезжали вечером в Совет министров часов в семь, и мы уже здесь часов до девяти-десяти все смотрели, готовили постановления. В нее входило много известных ученых - экономистов, производственников (Евгений Ясин в эту комиссию тоже входил, который теперь в Высшей школе экономики, Станислав Анисимов, Петр Кацура, Степан Ситарян, Геннадий Меликян, тот же Станислав Шаталин и другие).

Был у меня тогда помощник, инженер Владимир Лукьянович Саваков, он работал с комиссией постоянно. Так вот, сидим мы как-то вечером, устали, как собаки, и он говорит: Николай Иванович, вот есть еще «Программа действий "400 дней"». Я говорю: «Что за "400 дней"?». Он отвечает: «Хотят за 400 дней сделать все те реформы, что мы разрабатываем». Я говорю: «Володя, иди ты с этим, чего дурака валять?» Короче, послал его подальше. В этой программе была глупость: изменение форм собственности, например, предлагалось провести на сотый день, в то время как не было ни соответствующих законов, ни постановлений. Говорилось, что если в стране будет особое положение, то надо будет развернуть на улицах полевые кухни. Среди разработчиков были Алексей Михайлов и Михаил Задорнов. Я прочел ее и забыл.

А Григорий Явлинский?

Явлинского сначала среди них не было, он работал у нас в комиссии Абалкина. Потом однажды приходит ко мне и говорит: «Николай Иванович, я хочу доложить вам, что меня назначили заместителем председателя Совета министров РСФСР по реформированию». Я ему говорю: «Улетаешь из гнезда, Григорий? Соглашайся, конечно. Надо идти, это повышение, но учти, если вы не пойдете вместе с нами в части реформирования, мы все погубим, ты же знаешь про все эти "дни"». Он пообещал, что будет работать совместно. Но, как известно, все пошло наоборот.

Мы хотели, чтобы замом Ельцина стал наш человек - Лев Воронин, но они выбрали своего - Ивана Силаева. И тогда выступал Михаил Бочаров, директор небольшого кирпичного заводика, он вышел с этой программой, только она уже называлась «500 дней». Они с ребятами там что-то переписали, пересчитали и вышло уже на 100 дней больше. Его, конечно, погнали и раскритиковали, но после этого программа начала жить и стала не просто программой, а политическим манифестом. Представьте, я предлагал провести реформы за 6-8 лет, а они говорят: «Зачем так долго? За два года все сделаем». И все вокруг нее закрутилось, я до сих пор не понимаю, что это было? Может, влияние Солнца, помните, как писал Чижевский: «И вновь взошли на Солнце пятна, и омрачились трезвые умы».

Может быть, дело в том, что народ требовал перемен здесь и сейчас, а не через восемь лет, а они отвечали на этот запрос?

Народ же был думающий, нет, конечно, дело было не только в этом. Все тогда стали какие-то сумасшедшие, потом поостыли и снова стали нормальные. Может, действительно дело в каких-то пятнах на Солнце.

Я выступил на сессии Верховного совета, предложил три варианта: быстрый с большими потерями, средний, также с большими потерями, и наш вариант за 6-8 лет, он был тоже не без потерь и рисков, но значительно меньших. Любые реформы ведут к тем или иным потерям. Пошла политическая возня. Ельцин, конечно, ничего не читая, начал критиковать меня.

Почему вы думаете, что он не читал программы?

Я не знаю, прочитал ли он в детстве «Муму», я был бы удивлен. Программы он не читал, там было 480 страниц, маленькая программа. Он начал критиковать: «Рыжков консерватор, надо за 500 дней, а он предлагает 8 лет, куда он нас тянет?» И понеслось: про бревно, про то, что я «вставляю нож в спину». У меня до сих пор хранятся плакаты: «Бревно на пути перестройки», «Правительство Рыжкова - это правительство нищеты».

25 декабря 1990 года я перенес обширный инфаркт и меня увезли на лечение. А где-то 1-2 января 1991 года у меня была встреча с Горбачевым один на один.

Поговорили о делах, я ему сказал: «Вы видите, что творится? Я официально вам заявляю, что кончится съезд, и я ухожу, больше работать не буду. Я наработался, я год с трибуны не выходил, целый год я защищал страну, а меня все это время мордовали! Уважаемый генеральный секретарь, газеты у нас в стране - орган ЦК КПСС, а они меня истязают. Я же коммунист, почему они это устраивают, почему вы молчите? Меня обзывают уже как хотят, осталось только гомосексуалистом назвать. Зачем это все устраивает Вадим Медведев (возглавлял идеологическую комиссию ЦК КПСС - прим. «Ленты.ру» )? Дурак же он! Ну, уйду я, поставьте Вадима, пусть он поработает!» Горбачев замялся и сказал только: «Может, он ничего и не знает, зато книги пишет». Я рассмеялся: «Перестаньте, Михаил Сергеевич, какие он пишет книги?» Потом я ему сказал, вам будет тяжело, смотрите, сейчас есть треугольник: Ельцин - Горбачев - Рыжков. Сам Ельцин дурачок, но у него хорошие помощники, и они прекрасно понимают, что пока мы вместе, с нами тяжело бороться. Как только меня не будет, вы один на один останетесь с ними, и я вам не завидую.

Как он отреагировал?

Начал успокаивать: «Ну что ты нагнетаешь, это не так», и т.д. Я решил уйти окончательно. Неделю работал над последним своим выступлением, подвел в нем все итоги. Первое, что я сказал: «Перестройка в том виде, как она задумывалась - не состоялась». По залу пошел шум. До этого никто такое не говорил, все были уверены, что она идет. Потом я сказал, что идет наступление не на правительство Рыжкова, а на страну, на развал страны. Я не пророк, но посмотрите, 25 декабря меня увезли в больницу с сердцем, и ровно через год 25 декабря 1991 года спустили красный флаг, когда Горбачев отрекся от поста.

Ваше отношение к ГКЧП, что это было? Попытка переворота или провокация, которой воспользовался Ельцин?

Я был далек от этого, да и меня никто не звал туда, хотя я был хорошо знаком со всеми участниками комитета. Поэтому я буду говорить как человек, смотрящий со стороны, тем более я бы не хотел никого из них обижать. Так вот, все это было какое-то детство. Несерьезно. Сослагательных наклонений в истории нет, но давайте представим, что если бы эти люди по-настоящему, серьезно думали, они бы так не поступили. Они ввели танки, все помнят, как девчонки сидели у танкистов на коленях и на броне машин. Ну что это такое? Дурь все это.

То есть вы считаете, что арест Ельцина был возможен?

Слушайте, у ГКЧП был весь КГБ в подчинении, глава КГБ Крючков входил в комитет. Эта служба тогда была на уровне... Господи, они даже знали, кто с кем в постели лежит. Они все знали и все могли, были там люди, способные разработать план. Да, было бы сложно, но возможно. У меня был друг Войцех Ярузельский (глава социалистической Польши - прим. «Ленты.ру» ), последние годы мы потеряли друг друга, в прошлом году он умер. Так вот, он объявил военное положение в Польше. Фактически спас страну, но определенная часть населения его после этого ненавидела и не простила ему это. Однажды, он мне это сам рассказал, с ним был такой случай: он подписывал читателям книги своих мемуаров, и к нему подошел якобы читатель и под видом книжки ударил его двумя кирпичами по голове. То есть люди, когда идут на крайние меры, должны понимать, что это не шутки, это не девочки с мальчиками на танках. Это был фарс какой-то. Они, к сожалению, ускорили развал Союза.

Закончить беседу хотелось бы личным вопросом: может быть, вы жалеете о чем-то сделанном тогда, может что-то хотели изменить?

Мне 85 лет, у меня была сложная, но достаточно интересная жизнь. Я люблю читать философские книги, а они говорят, что самое великое таинство для человека - смерть, и что ценить нужно каждый прожитый день. Я считаю, что таких великих таинств три: смерть, разум и мир. Загадкой для меня остается, что такое бесконечность, уверен, для многих тоже, ведь все, что нас окружает, - конечно. Говорят, Вселенной многие миллиарды лет, а я не могу понять, что такое Вселенная, ну не укладывается у меня это в голове. Вот о чем я думаю и каждый день говорю спасибо, что Бог дал мне еще день жизни. Поэтому ни один день моей сложной жизни я не проклинаю и не жалею. Я хотел бы, чтобы мои родители снова появились, чтобы вся моя семья снова была вместе, чтобы я поумнее был, чтобы хорошо отличал друзей от недругов. Я не воцерковленный человек, хотя и построил храм, но считаю, что слишком долго увлекался материалистической философией. Она говорила нам, что материя первична, но теперь я понял, что главное - это душа.

Николай Рыжков: "Не решив проблем экономических, мы стали заниматься политическими. Это было ошибкой".
Фото Розы Цветковой

«Родился 28 сентября 1929, советский государственный и партийный деятель, большую часть правления М.С.Горбачева занимал должность председателя Совета Министров СССР» – так начинается биография Николая Ивановича Рыжкова в значимом интернет-ресурсе «Википедия». Впрочем, у него самого в кабинете Совета Федерации, где он по сей день председательствует в комиссии по естественным монополиям, компьютера нет. О памятных событиях и борьбе политэлит перестроечного периода Николай Иванович в беседе с ответственным редактором «НГ-политики» Розой Цветковой тем не менее вспоминает так легко, как будто не было этих 25 лет.

– Николай Иванович, слово «перестройка» в общественном сознании однозначно ассоциируется с именем Михаила Сергеевича Горбачева. Он действительно единственный родитель перестройки?

– У людей сложилось впечатление, что пришел новый человек и объявил перестройку, и она тут же началась. Кстати, даже само определение этого процесса появилось позже, когда Горбачев в Тольятти выступал, тогда первый раз это слово «перестройка» было обозначено. Но здесь главное, конечно, не само слово, вот сегодня появилось новое определение того же процесса – «модернизация», а понимание, нужны были преобразования в стране или нет. И я человек, который прошел определенный жизненный путь, – жил на Урале, 25 лет работал на одном и том же заводе, потом работа в Москве, в министерстве, в Госплане, ЦК партии, у меня, как и у многих людей, сложилось такое мнение, что преобразования, но экономические, были необходимы. В то время мы даже помыслить не могли об изменении общественного строя, партийной системы.

Но я отношусь к тем людям, и таких очень много было в стране, кто никогда не топтал свое прошлое. Мы считали, что прожили достаточно сложную жизнь в государстве и это было велением времени. Соответственно принимались тогда и решения, которые были соответственны задачам, которые стояли перед государством, и поэтому топтать и говорить, что вы дураки, надо было в 30-х годах рыночные отношения вводить, я не считаю для себя правильным. Это можно сегодня, когда прошло много-много лет, можно критиковать те методы, которыми тогда руководствовались. А в то время, когда за 10 лет надо было провести индустриализацию страны, вывести из аграрного тупика – для этого требовались особые подходы. И то, что была жесткая плановая система, это было необходимостью.

– Когда-то же она стала давать сбой, повисла тяжелым ярмом на исполнителях?

– После войны нам говорили, вам 50 лет надо для того, чтобы исправить то, что разрушено. Мы сделали мобилизационный рывок за 7–8 лет. Плановая система себя оправдала и свое дело сделала. Ей надо сказать спасибо, но наступил момент, когда мы почувствовали, что она становится непрогрессивной и что нельзя все время жить на мобилизационных действиях.

Мы понимали, что необходимо как-то по-другому вести экономику. И в первую очередь мы, заводчане, это чувствовали, что та система, которая была, которая сыграла свою определенную роль, сегодня уже не является движущей силой.

К примеру, я был директором крупнейшего завода «Уралмаш». На головном заводе работали 43 тысячи человек. Плюс 9 тысяч на филиалах. Итого 52 тысячи. Конечно, когда мне спускали план и говорили, ты имеешь право столько-то рабочих держать, столько-то инженеров и т.д., а то, что мы зарабатывали, то есть прибыль, автоматически уходило в Москву, а потом я ехал в Москву и с протянутой рукой ходил и буквально просил: «Дайте ради бога, хоть частично верните для того, чтоб построить и жилье, и детские сады, и многое другое. Почему должен быть такой круг? Ведь тогда при заводах были целые города. У нас, например, при заводе проживали 200 тысяч человек. Жилье – миллион квадратных метров, отопление, канализация, все это, естественно, требовало денег для содержания. А у тебя сначала все забирают, а потом ты едешь в Москву и начинаешь клянчить свои же деньги. Конечно, это уже не устраивало абсолютно. Мы, директора заводов, предприятий, требовали, что если нам доверяют такие огромнейшие коллективы, если мы можем управлять такими огромными массами людей и справляться с уникальнейшей техникой, то почему в конце концов нам не дать и другие функции.

И первой ласточкой в этом смысле была косыгинская реформа во второй половине 60-х годов. По тем временам это был огромнейший шаг вперед, появилась возможность зарабатывать деньги для того, чтобы строить жилье, мы сами определяли, куда направлять деньги – построить дом, или детский сад, или музыкальную школу. Появились стимулы – если ты выполняешь план по прибыли, то такая-то доля остается для материального поощрения. Мы бились за эти стимулы, чтобы заработать. Но, к сожалению, косыгинская реформа быстро заглохла. Через несколько лет постепенно все вернулось на круги своя. Есть разные мнения на этот счет, мое таково, что высшее политическое руководство, партийное, оно просто испугалось, но не нас, инициативных, как сейчас сказали бы, бизнесменов, а того, что было в Чехословакии в 68-м году. Наши партийцы высшего уровня боялись повторения того же сценария, каких-то демократических начал. Как бы они, эти демократические начала, не повлекли то, что жесткость управления будет теряться.

Разумеется, и директора тоже были разные. Были те, кто выполнял, и все тут: тебе сказали – иди налево, ты идешь, сказали – иди направо, поворачиваешь. Но очень много было и кто думал, понимал – так дальше продолжаться не может. Атмосфера и общая ситуация в стране, она постепенно созревала, тем более что в это время Запад достаточно серьезный рывок сделал в научно-техническом прогрессе. Мы почувствовали, что начали отставать в этом. Если по обороне мы держались все время, потому что там были самые лучшие кадры, инженеры, конструктора, ученые, то в других областях началось постепенное отставание. Система уже не впитывала научно-технический прогресс, она его отторгала.

– Понимание было, но все равно все были обязаны подчиняться его величеству плану.

– В ноябре 82-го меня избирали секретарем ЦК по экономике. До этого, хочу заметить, не было секретаря по экономике. Андропов тогда только-только стал генеральным секретарем, всего десять дней прошло. И буквально сразу же он пригласил меня, Горбачева и Долгих к себе для разговора. «Очень много сейчас говорят о том, что система себя изжила, что нужны изменения, что-то новое в экономике, – сказал. – Но у меня складывалось впечатление, что все говорят, а толком никто не знает, что надо делать. Выпущено много книг, научных статей, а понимания, какого-то официального видения, в каком направлении идти и что это за реформирование должно быть, нет». Нам троим было поручено, причем без отрыва от основной работы (Горбачев вел сельское хозяйство, легкую промышленность, Долгих – тяжелую промышленность, я – всю экономику в целом), выработать комплекс предложений по реформированию экономики.

– Сроки какие-то Юрий Владимирович вам определил?

– Нет, он не поставил каких-то конкретных сроков. Говорит, сами определяйтесь, что вам делать, но немедленно займитесь этими вопросами. И мы начали заниматься. Мы проводили огромнейшую работу. Были десятки встреч, совещаний с учеными. Ученые были обрадованы – наконец-то они стали кому-то нужны, их знания, предложения стали востребованными. Это были такие известные ныне академики, правда, сейчас они уже немолоды, часть из них ушла в мир иной. Ситорян, Абалкин, Аганбегян, другие – мы с ними вырабатывали позиции. Встречи с министерствами, снабженцами, финансистами, огромнейшее количество таких встреч было, все документами подробнейшим образом оформлялось. Андропов этим все время интересовался, об этом не забывал. Когда мы более или менее определились с представлениями о том, что можно запускать в народное хозяйство, мы пришли к нему с докладом.

– Сколько времени прошло с момента, когда вашей тройке это было поручено?

– Около года. Он как человек, ответственный за страну, потому и более осторожный, чем мы, более молодые и более горячие соответственно, говорит: «Нет, мы не можем пойти на это, даже если вы не ошибаетесь, сразу мы не сможем пойти на это».

– Пойти на что «на это»?

– На некоторые рыночные элементы. Андропов предложил провести сначала экономический эксперимент. И мы выбрали пять министерств, часть из которых были республиканскими, часть – союзными. И стали внедрять там свои предложения. Это был широкомасштабный эксперимент. Но потом умирает Андропов, он работал 15 месяцев, из них физически работал месяцев 10, остальное время болел. Пришел совсем больной человек – Черненко, мы несколько раз пытались ему докладывать о результатах своей работы, но у него не было никакого интереса ко всему этому, и это вызывало апатичность и у нас. Честно говоря, у меня было плохое настроение в то время. Горбачев был старше нас по рангу, потому что он член Политбюро, Долгих – кандидат в члены Политбюро, а я просто секретарь ЦК. Но все равно просто так сидеть и ничего не делать я не мог. Не привык к этому и даже собирался уйти из ЦК, что толку просто так кресло занимать. Вероятно, Горбачев знал больше, чем я, про закулисы. И он успокаивал, мол, не спеши, не горячись, время придет. И действительно, год прошел, не стало Черненко, пришло время Горбачева.

– Вы с ним в то время уже на ты были?

– Я к нему на вы обращался, он почти всех на ты называл. Мы не были друзьями, так, чтобы друг без друга жить нельзя, в гости мы не ходили друг к другу, водку вместе не пили, были просто нормальные, деловые отношения.

– Вы тогда поверили в его потенциал как руководителя? Как вам вообще с ним работалось?

– Один эпизод связан был с тем, что, когда Черненко был генеральным, мы все-таки подготовили концепцию, как, куда, в какую сторону идти, как строить нашу экономику. Мы достаточно хорошо над этой стратегией поработали. На какой-то стадии при Черненко было принято решение дополнить нашу группу троих еще и Тихоновым – председателем Совета министров. Он, конечно, не участвовал в наших совещаниях. Но когда надо было подписать какой-то документ, естественно, его подпись тоже должна была быть. Так вот, там, в концепции, был один пассаж про то, что по системе управления РСФСР находится в тяжелейшем положении. Потому что здесь не было ни республиканского органа партии, ни других ведомств уровня республики. По сути, промышленность России на 90% замыкалась на союзной промышленности, на головных предприятиях союзного уровня. Мы вышли с предложением, что дальше так быть не может, что теряется управление, и мы предлагаем образовать 10 округов в РФ. С сохранением территориальности областей, краев, но с образованием на их основе федеральных округов.

– Так это, оказывается, идея еще доперестроечных времен, про округа!

– Я Путину потом про это сказал, говорю, вы благодаря нам все это сформировали. У него их 7 образовалось, у нас 10 предполагалось. Мы составили документ, подписали сами втроем, пошли за подписью к Тихонову. Чувствуем, он уже подготовился, мы ведь эти предложения ему за день-два раньше отдали. Сели за стол, он полистал наши предложения и говорит: «Я подписывать это не буду. Я со всем согласен, кроме этого условия про округа, это я не подпишу. А без его подписи никто рассматривать нашу концепцию не будет. Мы видим, что его убедить невозможно. Ушли. Сели втроем, что будем делать, для нас совершенно ясно, что Тихонов не подпишет этот документ, и тогда вся наша концепция летит. И мы сели и со всех страниц, где было упоминание про окружную систему управления в РФ, все убрали и написали просто, что особое положение складывается с управлением в РФ. Что по этому вопросу необходимо изучать и принимать какие-то решения. Убрали, как говорится, всю остроту проблемы. Тихонов все это тут же подписал, и наши предложения были приняты на Политбюро.

Вот такая подготовительная работа предшествовала перестройке. Потом приходит Горбачев, как раз в этом месяце будет 25 лет, как он произнес речь на пленуме. Мы, по сути, вдвоем с ним готовили доклад, с которым он выступил. В его рабочем кабинете на Старой площади у нас были горы документов, на его длинном столе для заседаний, даже на полу были разложены бумаги, мы ходили сверху читали это все, несколько дней работали над докладом. А потом он выступил с этим докладом, а еще позже все это получило название «перестройка».

– Вы себя чувствовали тогда членом его команды. Что потом изменилось в вашем отношении к переменам?

– Конечно, это была одна команда: Горбачев, Долгих, Рыжков. Но потом были стратегические ошибки. Я говорю о главных просчетах, не беря в расчет мелкие сбои. Перестройка изначально, еще Андроповым, была задумана как реформирование экономики. Проходит примерно два года. В 88-м году состоялась 19-я партийная конференция, она принимает решение по реформированию политической системы. Что первые секретари обкомов партии должны быть председателями советов и т.д. Я считаю, что это было начало нашего конца. Нельзя было этого делать. Опыт показывает, что там, где проходили подобные реформы, Китай, который до сих пор с 79-го года проводит реформу, Япония, Корея и т.д., они все на период реформирования, который всегда очень сложный, никогда не трогали власть в это время, она должна оставаться сильной в сложное время реформ.

А когда власть расплывчатая, она начинает шататься, и кто тогда будет еще заниматься тяжелыми работами, иногда с не очень хорошими результатами реформирования. Это главная ошибка, что, не закончив экономические, мы начали одновременно заниматься и политическими делами. Дальше вам известно – возникает как главный орган съезд народных депутатов, который, честно говоря, я до сих пор не знаю, зачем он нужен. Это тоже было ошибкой. Зачем нужен орган в две с лишним тысячи человек народных депутатов СССР. Я спрашивал Горбачева, особенно после первой сессии, объясните, Михаил Сергеевич, какой смысл мы преследуем, создав съезд народных депутатов. Потому что после 19-й партконференции пошла такая гонка изменений разных, что мы не успевали даже очухаться.

Это была огромнейшей ошибкой. Горбачева убедили, что существующая структура партийная, политическая, она не впитает то, что вы задумали в экономике. Что надо менять и надстройку, что базис – экономику – невозможно делать, если надстройку не сдвинуть. По сути, этот ошибочный путь предопределил крах всего того, что мы задумали. И я абсолютно убежден, что все сделано было сознательно теми людьми, которые подталкивали Горбачева на этот шаг. Они прекрасно понимали, чем это все кончится. Может, мы не понимали чего-то в то время, но они точно понимали. К тому же у Горбачева немного голова пошла кругом. За границей его окружили ореолом героя – Горби, Горби, ты у нас такой замечательный. И пошло, и поехало. Это, конечно, тоже повлияло сильно.

– А почему вы не пытались его тоже убеждать в правоте собственных взглядов на реформы? Поговорить в конце концов как товарищи, которые через многое вместе прошли.

– Мы пытались. До 87-го года я везде его поддерживал. Мы были единомышленниками. После 87-го, когда я видел, что мы по экономике не туда заворачиваем. Я тоже пытался спорить с ним, убеждать. Говорил, что это ошибка отдавать всю полноту власти только одному органу – съезду. Может, помните, была известная фотография Сахарова – он идет по Лужникам и у него на доске на шее написано «Вся власть Советам». Но ведь это не мы придумали, а великие мира сего столетия назад, что должно быть три ветви власти – исполнительная, законодательная, судебная. Они всегда уравновешивают друг друга, так было и так должно быть. Почему мы отдали все Советам, а как же исполнительная, судебная власть? Выходит, они, Советы, все собой подменяют? Это абсолютно неправильно. Мы только-только вышли из такой страны и вдруг снова вся власть Советам. Он мне: ты всегда так, ты только критикуешь... Тогда мне только и оставалось сказать: «Поживем, Михаил Сергеевич, увидим».

Его хватило ровно на восемь месяцев. Уже через полгода он мне говорит: «Страну заболтали!» «Так вы же этого хотели! – говорю. – Вы, генеральный секретарь партии, стали во главе Верховного совета, съезда, которому отдали всю власть, исполнительную власть, ту, которая должна управлять страной, вы прижали. Вы отдали всю власть. Так чему вы теперь удивляетесь?» И тогда-то и возникла идея о президентстве, отсюда, от неудовлетворенности существующим политическим положением, она появилась. Но хотя в марте 90-го года мы избрали Горбачева, мне кажется, он или страна уже прошли критическую точку. Это как с больным: он борется, а доходит до критического состояния – либо выздоравливает, либо на тот свет уходит. В то время точки отхода уже не было. Он пошел в ту сторону, откуда выносят ногами вперед.

– Но и вы, например, в 90-м создавали точки невозврата. Когда заявили о крайне низких ценах на зерно, хлеб. И тут же был создан огромный продуктовый дефицит.

– А что же сегодня все молчат, когда цены вверх ползут? Может, мы немного наивно к этому делу подходили. Сегодня я бы этого не делал. Что на самом деле происходило? Мы ежегодно, это статистика, выбрасывали в мусор (не скоту отдавали – им, свиньям, коровам – и так мешками покупали хлеб), мы просто выбрасывали на помойку каждый год 5 миллионов тонн. В конце концов думали, почему мы даже покупали зерно за рубежом – чтоб его потом в помойку выбрасывать. Цены были мизерные, подсчитали, сколько хлеба может съесть семья из четырех человек, столько-то будет потерь. Мы наивно полагали, что в порядке компенсаций люди смогут покупать какие-то другие товары, холодильники, что-то другое. На самом деле пошла огромнейшая политическая борьба, в которой цеплялись абсолютно за все.

– Вы хотите сказать, что дефицит был спровоцирован?

– Конечно! Вот как образовался, допустим, дефицит табака. Звонит мне Горбачев и спрашивает, ты можешь зайти? Я к нему поднимаюсь, смотрю – у него уже сидит Ельцин. Михаил Сергеевич мне говорит: «Вот Борис Николаевич пришел, и он возмущен, что чуть ли не табачные бунты в России идут. Как же так, почему нет ни сигарет, ни табака?» Я говорю: «Михаил Сергеевич, почему вы меня об этом спрашиваете? Вы спросите его. Ведь все табачные фабрики подчиняются республикам. Такое же положение было и в РФ. Так вот, Борис Николаевич, у вас 26 табачных фабрик. Вы сразу остановили в один присест на капитальный ремонт 24 фабрики. Зачем? Я понимаю, ремонтировать надо, но остановите сегодня две фабрики, завтра – пять, зачем сразу все? А потом приходите к президенту и говорите, что мы виноваты┘»

– То же самое и с антиалкогольной кампанией было? В интервью «НГ» Горбачев утверждал, что не хотел этим заниматься, что это ему подсунули.

– Чепуха это! Как это подсунули? Надо честно признаться, грешен так грешен, зачем перед потомками комедию ломать? Он все прекрасно знал. Когда Горбачев стал генсеком, он начал приглашать к себе секретарей ЦК, с тем чтобы услышать новые предложения, инициативы. Мы с моим заместителем, например, тоже были вызваны с этой целью и предложили две вещи – поднять минимальную пенсию до 70 рублей. Он, надо отдать должное, схватился за это дело. Мы просчитали все с Минфином, достаточно быстро приняли решение и подняли пенсию. Оно встречено было очень хорошо в стране. Второе, что мы предложили, это выбросить на помойку как вредоносное постановление ЦК и Совета министров по дачному и садово-огородническому строительству. Я даже авторам говорил: «Ребята, что вы делаете, как вам не стыдно? Погреб нельзя делать, два этажа на даче – ни-ни, веранда должна быть только холодная, баню нельзя ставить. Какой смысл? Нам же легче будет в плане обеспечения, если люди будут иметь добротное приусадебное хозяйство». Он знал об этом постановлении, оно к тому времени уже действовало несколько лет. Мы сказали, надо это постановление упразднить, разрешить людям делать то, что им хочется иметь на даче. Он и тут согласился. И мы очень быстро, в течение пары месяцев, подготовили такой документ.

Другие же инициаторы, Егор Лигачев и Михаил Соломенцев, вспомнили, что в свое время была записка ЦК партии в отношении алкогольных тем. Что очень много пьют в стране, что надо принимать меры. Прошли годы, эти два друга решили ту самую записку реанимировать, пришли к Горбачеву – народ спивается. Ну он им и поручил готовить моральную сторону вопроса. Я когда сидел на обсуждениях этих проблем, диву давался: «Вы, что, собираетесь сухой закон вводить?» Нет, говорят, мы будем делать все постепенно. Они верили, что если не будет водки на прилавке, ее не будут пить. И на секретариате ЦК я высказался резко против, можно бороться с пьянством, действительно много пьют, но не такими методами. Было такое ощущение, что эти двое сошли с ума. Ведь никогда еще попытки ввести резкое ограничение спиртного не приводили ни к чему хорошему. Говорили, говорили, спорили, и все же приняли все, как Лигачев с Соломенцевым предлагали. К сожалению, на самом деле произошло все значительно хуже, чем даже в Америке в 30-е годы: резко поползла вверх наркомания, и люди стали пить и денатурат, и зубную пасту, и много чего еще. Так что все Горбачев знал, пусть дурачка не валяет. Ошибся, пусть так и скажет.

– И все же вы считаете себя человеком перестройки? Вас иногда даже представляли как второе лицо, после Горбачева, в этом смысле.

– Я особо никогда не выпендривался. Но в 85–87-м годах я считал себя соучастником этих преобразований. И считал, что это большая честь для меня и что это нужно для страны. Я считал себя соучастником, но видел, точнее был со многим не согласен. Надо было сначала создать систему, а потом уже переходить со старых рельсов на новые. Но для этого ничего не было подготовлено. Все хотели за 500 дней все изменить, и тогда вроде начнется абсолютно другая жизнь. Как-то одна журналистка, забыл ее фамилию, брала интервью у Ельцина и спросила его: «Борис Николаевич, какой у вас самый счастливый день?» Он, знаете, что ответил? Говорит, самый счастливый день у меня будет 501-й. Ну и где это все?

Николая Рыжкова по праву считают патриархом на политической арене России. Известный партийный деятель вращается в этой сфере с начала 70-х годов, поддерживал перестроечные рвения , при котором возглавлял Совет Министров. В итоге и заслужил прозвище последнего премьера империи, когда в 1991-м на авансцену вышли другие лидеры.

Детство и юность

Николай Иванович родился в сентябре 1929 года в Донецкой области Украины в шахтерской семье. После школы отучился в машиностроительном техникуме и пришел работать сменным мастером сварки на знаменитый Уральский завод тяжелого машиностроения, одновременно с этим поступил в Уральский политехнический институт.

Дипломированного специалиста в 1955 году назначили начальником цеха, затем повысили до главного технолога. В 1965-м Николай стал, по сути, техническим руководителем предприятия – главным инженером, а через пять лет пересел в кресло генерального директора. Рыжков проявил себя грамотным организатором, умевшим находить общий язык и с рядовым рабочим, и с менеджментом.

За время работы на производственных площадках лидер советской металлургии Рыжков дважды удостоен Государственной премии СССР за внедрение передовых методов по разливке стали и за создание крупнейшего в Европе блока цехов сварных конструкций.

В 1971 году основано производственное объединение «Уралмаш», руководить которым доверили Николаю Рыжкову. Под одной крышей объединились пять заводов и научно-исследовательский институт. Консорциум развалился во времена новой России – в 1992 году каждое предприятие отправилось в самостоятельное плавание.

Политика

В Советском Союзе деятельность руководителей крупных предприятий находилась под контролем партийного руководства. Рыжков не стал исключением, и в 1975-м толкового директора, чей завод произвел революцию в металлургии, назначили на пост заместителя министра тяжелого и транспортного машиностроения.

В 1979-м Николай Иванович получил назначение заместителем руководителя Государственного планового комитета Совмина СССР. С подачи генерального секретаря Центрального комитета компартии Рыжков включен в состав ЦК, избран его секретарем и поставлен руководить экономическим отделом.

Николай возглавлял штаб по ликвидации аварии на Чернобыльской атомной станции, участвовал в разработке антиалкогольной компании и программе увеличения жилищного строительства, инициировал закрытие проекта по повороту северных рек на юг. Политик не остался в стороне при разрешении Ферганского конфликта между узбеками и турками-месхетинцами, не побоявшись выйти в одиночку против толпы.

С именем председателя правительства связана организация работы по оказанию помощи пострадавшим в разрушительном землетрясении в Армении в 1988 году. По мнению бывшего управляющего делами Совмина СССР Михаила Смиртюкова, из Рыжкова получился бы отличный министр по чрезвычайным ситуациям.

После избрания Горбачева президентом Советского Союза Николай Иванович отказался от поста председателя кабинета министров, поскольку, по его словам, новому органу значительно сократили полномочия, а приспосабливаться Рыжков не привык. Участвовал в первых выборах президента России, в которых уступил .

Позднее в интервью Lenta.ru сенатор отметил, что Горбачев «завалил» перестройку тем, что во всем сомневался, «но не хотел он разрушить страну. Ошибка еще такая была: всегда начинали с экономики, вопрос о партии и государстве не стоял».

Авторитет Николая Рыжкова пригодился и в новой России. В конце 1995 года политик избран депутатом Государственной Думы от Белгородской области, руководил блоком «Народовластие», но в последующие созывы дистанцировался от объединений.

В здании на Охотном ряду Николай Иванович проработал до 2003 года, пока не получил предложение от губернатора Белгородчины стать сенатором в Совете Федерации.

В верхней палате парламента Николай Иванович возглавил комиссию по естественным монополиям и вошел в комитет по федеративному устройству. В сентябре 2017-го полномочия Рыжкова в Совфеде продлены до 2022 года.

Личная жизнь

Николай Иванович вместе с женой Людмилой Сергеевной вырастили дочь Марину. Супруга работала на Уралмаше конструктором. Дочь стала юристом, закончила Свердловский юридический институт, вышла замуж за однокурсника Бориса Гутина. Последний служил в Государственном таможенном комитете, боролся с контрабандой и нарушением законодательства. В середине 2000-х представлял Ямало-Ненецкий автономный округ в Совете Федерации.

Марина воспитала сына и дочь. Николай, названный в честь деда, отучился в Академии МВД, дослужился до капитана, ушел на гражданку и занялся бизнесом. Дочь Людмила по образованию врач, замужем за Владимиром Бабичевым, небезызвестным экс-мэром Твери.

Любимое занятие у Рыжкова, по собственному признанию, - работа, встречи с людьми, написание статей. В свободное время Николай Иванович читает философскую или духовную литературу, интересуется художественными новинками. Из музыки предпочитает хоры, романсы, фольклор. Фильмы выбирает советские или российские, с глубоким психологическим смыслом.

Николай Рыжков в документальном фильме «Последний премьер империи»

К 85-летнему юбилею Рыжкова российское телевидение выпустило фильм «Последний премьер империи», основанное на обширном интервью Николая Ивановича, в котором он поделился деталями биографии, приведшими на вершину политического Олимпа.

Николай Рыжков сейчас

Николай Иванович, занимая пост сопредседателя армяно-российской парламентской комиссии по сотрудничеству, прокомментировал события «бархатной революции», случившейся в апреле 2018 года. Рыжков нелестно отозвался о , высказав уверенность, что тот никогда не станет премьер-министром Армении. Как показало время, политик ошибался.

Депутат Госдумы высказал свою позицию и в отношении очередного назначения главой кабинета министров России. Информагентство «Новости Федерации» опубликовало критический комментарий Рыжкова к законопроекту «Справедливой России», по которому кандидат на пост председателя правительства должен быть беспартийным.

Николай Иванович полагает, что «принимать такое решение, только потому что победила "Единая Россия" и Дмитрий Медведев стал ее представителем и должен покинуть партию, как-то не очень логично». Премьеру нужна поддержка парламентского большинства, чтобы проводить решения, а беспартийному могут сказать, мол, «ты не наш, зачем тебя поддерживать».

Награды

• 1969, 1979 – Государственная премия СССР
• 1966, 1979 – орден Трудового Красного Знамени
• 1974, 1976 – орден Ленина
• 1985 - орден Отечественной войны I степени
• 2004 - орден «За заслуги перед Отечеством» IV степени
• 2008 – звание «Национальный Герой Армении», орден Отечества
• 2013 – орден Почета
• 2014 - орден «За заслуги перед Отечеством» I степени

Изучая жизнь многих политиков, можно порой сделать вывод, что для того, чтобы стать настоящим профессионалом в сфере управления государством, недостаточно быть просто грамотным специалистом. Однозначно, для эффективности своей детальности во вверенной сфере также надо быть еще и поистине неординарной личностью. Именно таким Человеком с большой буквы и является Николай Иванович Рыжков, биография которого и будет рассмотрена в данной статье.

Рождение

Будущий выдающийся политик нашей державы появился на свет в семье шахтера 28 сентября 1929 года. Произошло это в деревне под названием Дылеевка (Донецкая область, Украина). Отца нашего героя звали Иван Федорович, а мать - Александра Павловна. Само собой, что рабоче-крестьянское происхождение парня никак не предвещало ему больших перспектив в дальнейшей жизни, но судьбе было угодно сделать его очень влиятельной личностью.

Ранние годы жизни и образование

Рыжков Николай имел весьма непростое детство, поскольку в этот период страна только начала отходить от колоссальных и трагических последствий разрушительной Великой Отечественной войны. Разумеется, что такое положение дел вынудило парня очень быстро повзрослеть и сделать свой выбор в профессиональном плане. И потому юноша поступил в Краматорский машиностроительный техникум на факультет механики. Далее с 1953 по 1959 гг. Рыжков Николай учился в Уральском политехническом институте имени Кирова, который с успехом окончил по специальности «технология и оборудование сварочного производства».

Карьера рабочего

В 1950 году молодой парень начинает свой трудовой путь. Он поступает на работу на Уральский машиностроительный завод. На этом предприятии он проработал до 1975 года и смог пройти по всем ступеням иерархии. Так, он успел побывать:

• Мастером смены (1950-1951 гг.)
• Руководителем пролета (1951-1955 гг.).
• Начальником цеха (1955-1959 гг.).
• Главным технологом по сварочным работам (1959-1965 гг.).
• Генеральным директором производственного объединения (1970-1975 гг.).

Отметим, что на самый высокий пост на заводе, который в то время имел всесоюзное значение, мужчина был назначен в возрасте сорока лет. А это и свидетельствует о его очень сильном характере и действительно незаурядных способностях как руководителя.

Проекты

Николай Рыжков в бытность управляющего Уралмашем показал своим подчиненным, насколько он работоспособен и ответственен. Кроме того, он оказался настоящим асом в сварочном деле и даже написал на эту тему две монографии и определённое количество статей научного характера. Такие достижения не остались незамеченными руководством страны, и Рыжкова дважды наградили Государственной премией.

Переход на должность высокопоставленного чиновника

Спустя некоторое время Николай Рыжков, биография которого насчитывает множество интересных фактов, был зачислен в кадровый резерв государства. И надо сказать, что долго в запасе ему находиться не пришлось. Уже в 1975 году его утверждают на должности первого заместителя министра транспортного и тяжёлого машиностроения. А еще через 4 года он и вовсе оказывается на посту первого помощника Председателя Государственного плана СССР. Как государственный деятель Николай Рыжков характеризовался особой принципиальностью в решении ключевых вопросов, умением мыслить масштабно и идти в ногу с техническом прогрессом.

Работа в ЦК КПСС

Здесь следует сделать небольшое отступление: еще в 1956 году наш герой вступил в ряды Коммунистической партии, что было тогда обязательным условием для всех тех специалистов, которые планировали в перспективе занять руководящие должности. И вот в 1981 году Николай Рыжков совершает еще один переход в карьерном плане - его избирают в качестве члена Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза. А в период с 22 ноября по 15 октября 1985 года он и вовсе был Секретарём этой главной в стране организации. Параллельно с этим он еще был и заведующим Экономического отдела ЦК КПСС. Также на протяжении пяти лет он входил в состав Политбюро ЦК КПСС.

Сам же политик говорит, что на столь высоких постах он оказался благодаря очень хорошему личному отношению к нему Юрия Андропова. Сразу же после вхождения в политическую элиту Рыжков начал вникать в обстановку в стране, предлагать реформы, дабы исправить тяжелое экономическое положение в государстве.

Начало правления Горбачева Николай Иванович воспринял с радостью, поскольку считал, что эта личность была способность реформировать загнивающую державу. В 1985 году Рыжков Николай - госудларственный деятель высшего ранга, ведь ему доверяют должность Председателя Совета министров СССР, что автоматически делало его вторым лицом страны. В качестве премьер-министра он сумел внести огромный вклад в минимизацию последствий аварии в Чернобыле и землетрясения в Спитаке. Именно Рыжков занимался разработкой экономической программы перестройки. За это ему доставалось от либералов, которые обвиняли его в нерешительности, и коммунистов, считающих, что Николай стал предателем и отошёл от идеалов коммунизма. В результате в декабре 1985 года политика буквально «срубил» инфаркт, и потому он был вынужден выйти на заслуженный отдых.

Новая эпоха

Но многие ошибались, думая, что Николай Рыжков окончательно ушел из политики. В 1991 году он принял решение баллотироваться на пост президента России и лишь немного уступил Ельцину. А в 1995 году он попадает в Государственную Думу, где впоследствии сможет пробыть три созыва. В 2003 году зачисляется в состав Совета Федерации. Там он занимается вопросами естественных монополий. Полностью поддерживает политику Владимира Путина.

Личная жизнь

Несмотря на то, что Николай Рыжков - председатель многих государственных структур как в прошлом, так и настоящем, он все же такой же человек, как и мы все. Об этом можно судить по его привязанностям. Так, он очень любит общаться с людьми, писать статьи, читать отечественную и зарубежную литературу, слушать музыку, смотреть хорошие фильмы. Со своей супругой Николай Иванович живет уже очень много лет. В 1956 году у них родилась дочь Марина, которая впоследствии подарила своим родителя двоих внуков.

24 мая 1990 года во время прямой трансляции из сессионного зала Верховного Совета заявил, что стоимость хлеба и прочих продуктов питания неоправданно низкая и должна быть выше, что привело к огромной панике в потребительской среде.

В декабре 1991 года был одним из инициаторов обращения к Президенту СССР, в котором говорилось о запрете роспуска государства в Беловежской пуще.

В первый день марта 2014 года во время проведения заседания Совета Федерации положительно проголосовал за выдачу разрешения президенту Путину вводить при необходимости войска в Украину. К самому же Майдану Рыжков относится крайне негативно, считая, что этот бунт привел к власти в республике националистов. И уже через две недели Николай Иванович попал в санкционный лист Европейского Союза.

За свою жизнь Рыжков успел побывать не только в политической и производственной среде, но и также поработать главой совета директоров "Тверьуниверсалбанка".

Ныне покойный оппозиционер Борис Немцов считал Николая Иванович Рыжкова превосходным руководителем любого предприятия, однако крайне отвратительным и никудышным премьер-министром.

Наш герой имеет множество государственных наград, а также является почетным жителем сразу же нескольких городов.