Каганович Лазарь Моисеевич: биография, семья. Каганович лазарь моисеевич Комиссия Кагановича ввела практику занесения станиц, не выполняющих план хлебозаготовок, на «черные доски»

КАГАНОВИЧ, ЛАЗАРЬ МОИСЕЕВИЧ (1893–1991), партийный и государственный деятель, родился 10 (22) ноября 1893 в деревне Кабаны Чернобыльского уезда Киевской губернии в бедной семье прасола (поставщика скота на бойни). В 13 лет, получив начальное образование, уехал на поиски заработка в Киев, устроился на кожевенный завод. В 1911 был вовлечен в революционное движение старшим братом Михаилом, вступил в РСДРП (большевистское крыло), активно работал в профсоюзе кожевенников. В 1915 был арестован и выслан в родную деревню, после чего перешел на нелегальное положение и вместе с женой Марией перебрался в Юзовку, где после Февральской революции стал заместителем председателя местного Совета и председателем союза кожевников. Весной 1917 был направлен большевиками в армию для пропагандистской работы. В марте-апреле 1917 председатель военной организации большевиков в Самаре. В июне 1917 принимал участие в заседаниях всероссийской конференции военных организаций при ЦК РСДРП(б) в Петрограде, избран в состав всероссийского бюро военных организаций. После возвращения в Саратов арестован и направлен на фронт, но в Гомеле усилиями местных большевиков освобожден. С августа 1917 председатель Полесского комитета РСДРП(б) (Гомель), сыграл важную роль в захвате власти большевиками в Гомеле и Могилеве.

После Октябрьской революции Каганович был привлечен к созданию Красной Армии: в 1918 стал комиссаром организационно-агитационного отдела Всероссийской коллегии по организации Красной Армии, что позволило ему установить личные связи с рядом известных большевиков.

В середине 1918 был направлен в Нижний Новгород, который в связи с продвижением частей чехословацкого корпуса превратился в прифронтовой город. Находясь на посту председателя Нижегородского губкома РКП(б) и губисполкома (май 1918 – август 1919), проводил в жизнь указания В.И.Ленина при помощи массового террора, включая расстрелы заложников из числа «классово чуждых элементов». Проявлявшаяся в этот период приверженность Кагановича идеям сверхцентрализации партийного и государственного руководства и безжалостность еще более укрепились во время обороны Воронежа (с сентября 1919 по август 1920) председатель Воронежского губревкома и губисполкома) и подавления басмачества в Туркестане (в 1920–1921 – член Туркестанского бюро ЦК РКП(б), Турккомиссии ВЦИК и СНК РСФСР, нарком Рабоче-крестьянской инспекции Туркменской АССР, председатель Ташкентского горсовета). С 1921 был переброшен на профсоюзную работу: инструктор ВЦСПС, инструктор и секретарь Московского комитета и секретарь ЦК Союза кожевников.

Карьера Кагановича получила резкое ускорение в 1922, после того как Сталин стал генеральным секретарем. Благодаря В.В.Куйбышеву Каганович был переведен в Москву на работу в аппарат ЦК РКП(б) на должность заведующего организационно-инструкторским, а затем организационно-распределительным отделом. Через отдел проходили все назначения и перемещения на ответственные посты. С 1923 кандидат в члены, с мая 1924 член ЦК РКП(б), с июня 1924 по декабрь 1925 – член Оргбюро ЦК, с июня 1924 по апрель 1925 – секретарь ЦК РКП(б). Работая рядом с секретарями ЦК В.М.Молотовым , В.В.Куйбышевым и Сталиным, установил с ними тесные отношения. Проявил себя незаменимым помощником Сталина в борьбе с оппозициями в высшем партийном руководстве. Активно помогал ему в борьбе с троцкистами и «правыми».

В апреле 1925 был назначен генеральным секретарем ЦК КП(б) Украины. Полностью поддерживал линию Сталина в отношении нэпа, боролся за наращивание капитальных вложений в индустриальное развитие Украины, в частности был приверженцем строительства Днепровской электростанции. Трудности в ходе кампании хлебозаготовок объяснял в своем выступлении на июльском (1928) Пленуме ЦК ВКП(б) исключительно сопротивлением кулачества. Осуществлял политику «украинизации» – выдвижения украинских кадров и вовлечения украинцев в партию, одновременно провел жесткую чистку партийных кадров, исключив из партии и репрессировав большое число местных коммунистов по обвинению в национализме и «национал-уклонизме».

В июне 1926 Каганович был избран кандидатом в члены Политбюро ЦК, в июле 1928 возвращен в Москву на должность секретаря ЦК.

Первая половина 1930-х годов – пик карьеры Кагановича, период его наивысшего влияния. С июля 1930 он – член Политбюро ЦК ВКП(б). В декабре 1930, после назначения В.М.Молотова председателем СНК СССР, Сталин назначил Кагановича своим заместителем по партии. Каганович не только возглавил работу Оргбюро ЦК и ряда важнейших отделов ЦК, но и руководил заседаниями Политбюро в период отпусков Сталина, председательствовал в многочисленных комиссиях Политбюро.

Каганович – один из главных организаторов чрезвычайных хлебозаготовок и террора в период массового голода. Во время коллективизации был эмиссаром Сталина в основных зерновых районах страны (Украина, Сибирь, Северный Кавказ). Везде добивался увеличения темпов коллективизации, действовал жестко и безжалостно, высылал сотни тысяч «кулаков» и «подкулачников», подчас целыми деревнями. Был одним из создателей в 1933 новой системы административно-репрессивного контроля над сельским хозяйством посредством организации сети политотделов МТС и совхозов. Весной 1932 принимал активное участие в подавлении забастовок рабочих Иваново-Вознесенска, связанных с уменьшением продовольственного обеспечения по карточкам.

С февраля 1931 по январь 1934 – первый секретарь Московского городского комитета ВКП(б). Под руководством Кагановича была проведена модернизация города, развернуто новое строительство, в ходе которого безжалостно, в массовом порядке, сносились исторические и архитектурные памятники (Храм Христа Спасителя, Сухарева башня, Страстной монастырь и т.д.). Каганович держал под личным контролем возводимый силами заключенных канал «Москва – Волга» и строительство столичного метро, названного после пуска в 1935 его именем.

В 1933–1934 как председатель Центральной комиссии по проверке партдокументов руководил чисткой партии от реальных и мнимых противников Сталина. Продолжил эту работу в качестве первого председателя Комиссии партийного контроля, образованной после реорганизации на XVII съезде Центральной контрольной комиссии ВКП(б).

Одновременно возглавлял ряд отделов ЦК и комиссий: сельскохозяйственный отдел (1933), транспортный отдел и транспортную комиссию ЦК и СНК СССР (1934–1935).

Как и все сподвижники Сталина, Каганович причастен к массовым репрессиям, показательным процессам, депортациям и чисткам. Неоднократно направлялся Сталиным с «проверками» в различные регионы страны (Иваново, Западная область, Челябинск, Донбасс), которые заканчивались репрессивными акциями. При исключении из партии Каганович обвинялся в том, что лично подписал списки на расстрел 36 тыс. человек. За умение добиваться поставленных Сталиным задач любыми средствами получил прозвище «Железный Лазарь».

Во второй половине 1930-х годов карьера Кагановича пошла на спад. Оставаясь членом Политбюро и Оргбюро ЦК, в феврале 1935 Каганович уступил место председателя Комитета партийного контроля Н.И.Ежову, в августе 1939 был освобожден от должности секретаря ЦК и в дальнейшем использовался по большей части на хозяйственной работе.

С февраля 1935 по август 1937 – нарком путей сообщения СССР. Еще до начала массовых чисток руководящего персонала арестовал более 3 тыс. человек из числа железнодорожных работников, оставив наркомат фактически без высшего и среднего управленческого персонала. С августа 1937 по январь 1939 – нарком тяжелой промышленности. С июня 1938 по март 1953 (с небольшими перерывами в мае – декабре 1944 и марте – декабре 1947) занимал пост заместителя председателя СНК (Совета министров) СССР. Одновременно нарком путей сообщения СССР (апрель 1938 – март 1942 и февраль 1943 – декабрь 1944); нарком топливной промышленности СССР (январь – октябрь 1939); нарком нефтяной промышленности СССР (октябрь 1939 – июль 1940).

Во время Великой Отечественной войны Каганович – член Государственного комитета обороны СССР, член военного совета Северо-Кавказского фронта, член военного совета Закавказского фронта.

В послевоенный период Каганович впал в немилость. Ему дозволялось лишь изредка посещать заседания в кремлевском кабинете, в марте 1946 он был выведен из состава Оргбюро ЦК и назначен министром промышленности строительных материалов. В марте 1947, когда потребовалось проведение чрезвычайных и жестких мер для выполнения плана хлебозаготовок в охваченной послевоенным голодом Украине, Сталин вспомнил о «талантах» Кагановича и назначил его первым секретарем ЦК КП(б)У. В декабре 1947 Каганович был возвращен в Москву и с января 1948 по октябрь 1952 возглавлял Государственный комитет Совета министров СССР по материально-техническому снабжению.

После смерти Сталина Кагановичу достался довольно скромный пост первого заместителя председателя Совета Министров СССР (март 1953 – июнь 1957), одновременно с мая 1955 по июнь 1956 он был председателем Государственного комитета Совета Министров СССР по вопросам труда и заработной платы; с сентября 1956 по май 1957 – министром промышленности строительных материалов СССР.

Как член Президиума ЦК Каганович поддержал Н.С.Хрущева в борьбе против Л.П.Берия , дал согласие на его арест и казнь. Однако попытки Хрущева провести кампанию осторожной, половинчатой десталинизации вызвали у Кагановича негативную реакцию. Вместе с В.М.Молотовым и Г.М.Маленковым Каганович выступил против Хрущева, получив поддержку большинства членов Президиума ЦК. В итоге эта группа потерпела поражение, и за причастность к «антипартийной группе» 29 июня 1957 г. решением Пленума ЦК Каганович был смещен со всех постов, выведен из состава Президиума ЦК и из ЦК КПСС. Получил строгий выговор с занесением в учетную карточку «за поведение, недостойное звания члена КПСС, за издевательство над подчиненными сотрудниками», был направлен на работу директором Уральского калийного завода. В 1961 на XXII съезде КПСС подвергнут критике и обвинен в организации массовых репрессий 1930-х годов. В декабре 1961 Каганович был исключен из КПСС парторганизацией Краснопресненского райкома Москвы. С 1961 – персональный пенсионер. Жил в Москве в добровольном затворничестве на Фрунзенской набережной.

После отставки Хрущева предпринимал попытки восстановить членство в КПСС.

Лазарь Моисеевич Каганович - советский государственный и партийный деятель, близкий сподвижник Сталина , младший брат Михаила Кагановича и Юлия Кагановича , многие годы занимал руководящие посты в Советском государстве.

Состав Политбюро ЦК ВКП(б) в 1934 году

Каганович родился в еврейской семье прасола Моисея Гершковича Кагановича в д. Кабаны Радомысльского уезда Киевской губернии(теперь - с. Диброва Полесского района Киевской области).

Горбачёв о Кагановиче и Сталине:

Сталин - это человек весь в крови. Я видел его резолюции, которые пачками он подписывал вместе с Молотовым, Ворошиловым, Кагановичем и Ждановым. Это пятерка была самая инициативная.

Горы трупов

На сегодня по данным открытых архивов точно известно, что подписи нижеперечисленных вождей стоят на смертных приговорах-убийстваъ сотни тысяч людей:

• подпись Сталина стоит на 366 расстрельных списках. Это 44 000 убитых человек.
• подпись Молотова –на 373 списках (43 569 чел),
• Жданова –на 175 списках (20 985 чел),
• Кагановича –на 189 списках (19 110 чел),
• Ворошилова–на 186 списках (18 474 чел)

Его биографии сообщают:

«Каганович родился в бедной семье». Однако по свидетельствам очевидцев его отец - прасол Моисей Каганович - скупал скот и гуртами отправлял его на бойни Киева, соответственно семья Кагановичей бедной не была. С 14 летнего возраста начал работать в Киеве на разных заводах, обувных фабриках и сапожных мастерских сапожником. Одно время был грузчиком на мельнице «Лазарь Бродский», откуда был уволен вместе с группой из примерно 10 молодых грузчиков за организацию акций протеста перед администрацией предприятия. Лишенная многих прав, которыми пользовались в России не только русские, но и другие «инородцы», еврейская молодежь была благодатной средой для революционной агитации.

Подвергшись этой агитации и под влиянием старшего брата Михаила, вступившего в ряды большевиков ещё в 1905 г., Лазарь в 1911 г. стал членом РСДРП(б)/ВКП(б)/КПСС.

С 1914 по 1915 - член Киевского комитета партии. В 1915 был арестован и выслан этапом на родину, но вскоре вернулся нелегально в Киев.

В 1916 году под фамилией Стомахина работал обувщиком на обувной фабрике в Екатеринославе (Днепропетровске), был организатором и председателем нелегального Союза сапожников. Руководитель районного и член Екатеринославского комитета партии большевиков. Согласно официальной версии из-за предательства провокатора вынужден был уехать в Мелитополь, где работая под фамилией Гольденберга вновь организовал Союз сапожников и большевистскую группу.

Затем переехал в Юзовку (ныне г. Донецк), где под именем Бориса Кошеровича работал на обувной фабрике Новороссийского общества и был руководителем большевистской организации и организатором Союза сапожников.

С начала Февральской революции 1917 был руководителем Юзовского комитета партии и заместителем председателя Юзовского совета рабочих депутатов. С мая 1917, находясь на военной службе, председатель Саратовской военной большевистской организации, член Саратовского комитета партии большевиков, член солдатского комитета учебной команды и член исполкома Совета рабочих и солдатских депутатов. В июне делегирован на Всероссийскую конференцию большевистских военных парторганизаций, на которой избран членом Всероссийского бюро военных партийных организаций при ЦК РСДРП(б).

Арестовывался за большевистскую пропаганду. Перебрался в Гомель, где с сентября 1917 работал председателем Полесского комитета партии большевиков, был членом исполкома и членом правления Союза кожевенников.

Активный участник революции 1917 года - руководил Октябрьским восстанием в Гомеле. На выборах в Учредительное собрание он прошел по большевистскому списку.

В декабре 1917 года Каганович стал также делегатом III Всероссийского съезда Советов. На съезде Советов Каганович был избран во ВЦИК РСФСР.

С января 1918 работал в Петрограде. Вместе с другими членами ВЦИК весной 1918 года он перебрался в Москву, где стал комиссаром организационно-агитационного отдела Всероссийской коллегии по организации Красной Армии.

В конце июня 1918 года послан ЦК РКП(б) в Нижний Новгород, где был агитатором губкома, зав. агитотдела, председателем губкома и губисполкома. Коммунар ЧОН.

В сентябре 1919 был командирован на воронежский участок Южного фронта. После взятия Воронежа Красной Армией - председатель Воронежского губревкома, а затем губисполкома.

В сентябре 1920 года послан ЦК РКП(б) в Среднюю Азию членом Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК - член Туркестанского бюро ЦК РКП(б) и одновременно один из руководителей Реввоенсовета Туркестанского фронта, нарком РКИ Туркестанской республики и председатель Ташкентского горсовета.

В 1921 работал инструктором ВЦСПС, инструктором и секретарём Московского а потом и Центрального комитета союза кожевенников.

В начале 1922 был командирован ЦК партии в Туркестан членом Туркестанского ЦК РКП(б).

В 1922 г. Лазарь Каганович назначен заведующим организационно-инструкторским, ставшим впоследствии организационно-распределительным отделом ЦК РКП(б). На XII Съезде избран кандидатом в члены ЦК РКП(б), а с XIII - членом ЦК РКП(б) .

С 1924 по 1925 год - секретарь ЦК РКП(б).

В развернувшейся после смерти Ленина в 1924 г. острой внутрипартийной борьбе Сталину было крайне важно обеспечить себе поддержку Украины - самой крупной после РСФСР союзной республики.

По рекомендации Сталина именно Каганович был избран в 1925 году Генеральным секретарем ЦК КП(б) Украины. В то время в национальной политике на Украине проводились два курса: на «украинизацию», то есть поощрение украинской культуры, языка, школы, выдвижение украинцев в аппарат управления и т. д., и на борьбу с «буржуазным и мелкобуржуазным национализмом».

Четко разграничить эти два курса, особенно в городах и промышленных центрах, было нелегко, и Каганович явно тяготел ко второму курсу: он был безжалостен ко всему тому, что казалось ему украинским национализмом. У него происходили частые конфликты с председателем СНК Украины В. Я. Чубарем. Одним из наиболее активных оппонентов Кагановича был также член ЦК КП(б)У и нарком просвещения Украины А. Я. Шумский, который в 1926 году добился приема у Сталина и настаивал на отзыве Кагановича с Украины. Хотя Сталин и согласился с некоторыми доводами Шумского, но одновременно поддержал Кагановича, направив специальное письмо в Политбюро ЦК Украины. Каганович проделал немалую работу по восстановлению и развитию промышленности Украины. Однако в политической и культурной областях его деятельность принесла гораздо больше вреда, чем пользы. Как партийный руководитель Советской Украины Каганович был фактическим руководителем и небольшой Компартии Западной Украины.

Национальная обстановка и настроения среди населения западной части Украины существенно отличались от того, что имело место в ее восточной части. После отъезда Кагановича в Москву Чубарь выступил с критикой политики Кагановича. Оппозиция Лазарю Моисеевичу нарастала. В. Я. Чубарь и председатель ЦИК СССР от УССР Г. И. Петровский приезжали к Сталину с просьбами отозвать Кагановича с Украины. Поначалу Сталин сопротивлялся, но всё же в 1928 г. ему пришлось вернуть Кагановича в Москву. С 1926 года Каганович являлся кандидатом в члены Политбюро ЦК ВКП (б).

В начале 1930 года Каганович стал первым секретарем Московского областного, а затем и городского комитетов партии, а также полноправным членом Политбюро ЦК ВКП(б).Как секретарь ЦК и заведующий сельскохозяйственным отделом ЦК

в 1929-1934 непосредственно руководил «делом организационно-хозяйственного укрепления колхозов и совхозов и борьбой против организованного кулачеством саботажа государственных мероприятий» За успехи в развитии сельского хозяйства Московской области был награждён Орденом Ленина. Первая половина 30 х годов - время наибольшей власти Кагановича.

В 1933 году возглавил созданный сельскохозяйственный отдел ЦК ВКП(б) и активно руководил организацией МТС в колхозах и совхозах. В качестве председателя Центральной комиссии по чистке партии руководил проходившей в 1933-34 годах «чисткой партийных рядов».

21 сентября 1934 г. выступил с программной речью на совещании судебно-прокурорских работников Московской области. После XVII Съезда в 1934-1935 годах председатель Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б).

В этот же период (1934 г.) Каганович - по совместительству - стал также руководителем Транспортной комиссии ЦК ВКП(б). Когда Сталин уезжал в отпуск к Черному морю, именно Каганович оставался в Москве в качестве временного главы партийного руководства. Он был одним из первых, кого наградили введенным в стране высшим знаком отличия - орденом Ленина.

28 февраля 1935 года Сталин назначает Кагановича на должность наркома путей сообщений, сохраняя за ним пост секретаря ЦК; однако он теряет два других важнейших поста - первого секретаря Московского комитета партии и председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) назначение видных руководителей партии в хозяйственные наркоматы было в обычае еще со времен Гражданской войны.

Железнодорожный транспорт в огромной стране был не просто важен - то было «узкое место» народного хозяйства, сдерживавшее экономический рост. Назначение Кагановича на такой участок работы не выглядело опалой, однако преподнесено было чуть ли не как повышение. За перевыполнение плана железнодорожных перевозок и за успехи в деле организации ж-д транспорта и внедрения трудовой дисциплины награждён в январе 1936 орденом Трудового красного знамени.

Имя Кагановича в 1935-1955 носил Московский метрополитен, а затем, до 1957 года, станция «Охотный ряд»; первый советский троллейбус имел в его честь марку «ЛК».

С 1937 по совместительству - нарком тяжёлой промышленности,

с 1939 года - нарком топливной промышленности,

С августа 1938 года одновременно - заместитель председателя Совнаркома СССР.

В 1935 г. Каганович непосредственно руководил работой по составлению генерального плана реконструкции Москвы и архитектурного оформления «пролетарской столицы». Возглавлял строительство первой очереди Московского метрополитена. Привлек Н. С. Хрущева к работе в Москве. Роль Кагановича в реконструкции Москвы исключительно велика. Он лично давал указания архитекторам, проводил с ними собраниния. Во время реконструкции было снесено множество памятников архитектуры, находившихся в Москве. При нем был взорван Храм Христа Спасителя, но, несмотря на расхожее мнение, инициатива принадлежала не самому Кагановичу, а Союзу архитекторов.

22 октября 1932 г. Политбюро по инициативе Сталина приняло решение о создании на Украине и Северном Кавказе чрезвычайных комиссий для увеличения хлебозаготовок. Комиссию по Украине возглавил Молотов, по Северному Кавказу - Каганович, однако фактически он участвовал и в работе комиссии Молотова как заведующий отделом сельского хозяйства при ЦК ВКП(б). Вскоре Каганович выехал на Северный Кавказ.

Комиссия Кагановича ввела практику занесения станиц, не выполняющих план хлебозаготовок, на «черные доски».

Это означало

а) немедленное прекращение подвоза товаров и полное прекращение кооперативной и государственной торговли на месте и вывоз из кооперативных лавок всех наличных товаров;

б) полное запрещение колхозной торговли, как для колхозов, колхозников, так и единоличников;

в) прекращение всякого рода кредитования и досрочное взыскание кредитов и других финансовых обязательств;

г) проверку и очистку органами РКИ в колхозных, кооперативных и государственных аппаратах от всякого рода чуждых и враждебных элементов;

д) изъятие органами ОГПУ контрреволюционных элементов, организаторов саботажа хлебозаготовок и сева.

Всего за время работы комиссии Кагановича на «черную доску» было занесено 15 станиц. Также в ходе борьбы с «саботажем» только за полтора месяца (с 1 ноября по 10 декабря) на территории Северо-Кавказского края было арестовано 16 864 человека «кулацкого и антисоветского элемента».

Не ограничившись этим, Каганович осуществил такую меру, как практически поголовное выселение жителей некоторых станиц, не справлявшихся с планом госпоставок, «в северные области». Только из трех станиц - Полтавской, Медведовской и Урупской - было выселено 45 600 человек из 47 500.

В своем докладе на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 г. Каганович высказался за необходимость новых репрессий как внаркомате путей сообщения, который он возглавлял, так и в советском обществе в целом. По словам Кагановича,

«на железнодорожном транспорте… мы имеем дело с бандой оголтелых разведчиков-шпионов, озлобленных растущей мощью социализма в нашей стране и применяющих поэтому все средства изуверской борьбы с Советской властью ».

Несмотря на то, что уже была вскрыта «вредительская» деятельность практически во всех сферах железнодорожного хозяйства - проектировании железных дорог

(«Вредительство мы имеем в проектировании. Это дело самое сложное, самое трудное… Я потом вам расскажу, как можно тут раскрывать »), их строительстве («…я считаю, что Турксиб построен вредительски… Караганда - Петропавловск Мрачковским построена вредительски. Москва - Донбасс строилась вредительски… Эйхе - Сокол строилась вредительски… »),

реконструкции и эксплуатации

(«В 1934 г. была собрана так называемая диспетчерская конференция… На этой диспетчерской конференции почти все докладчики оказались вредителями и арестованы как японские шпионы и диверсанты… Диспетчерская конференция узаконила… силу распоряжения диспетчера, чтобы иметь больше возможностей вредить, задерживать поезда, пускать их пачками и т. д. »),

Каганович заявил, что

«мы не докопались до конца, мы не докопались до головки шпионско-японо-немецко-троцкистско-вредительской, не докопались до целого ряда их ячеек, которые были на местах », отметив при этом, что «тут вредны слезы по поводу того, что могут арестовать невинных ».

Во время Большого террора Каганович в числе других приближенных Сталина участвовал в рассмотрении так называемых «списков» - перечней лиц, репрессированных с личной санкции Сталина. Подписи на списках означали вынесение обвинительного приговора.

Подпись Кагановича стоит на 189 списках, по которым были осуждены и расстреляны более 19 000 человек.

В качестве члена Политбюро ЦК ВКП(б) Каганович утвердил большое количество т. н. «лимитов» (квоты на количество репрессирванных согласно приказу НКВД № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов»).

Например, 26 апреля 1938 г. он вместе со Сталиным, Mолотовым, Ворошиловым и Ежовым завизировал утвердительную резолюцию на запросе и. о. секретаря Иркутского обкома ВКП(б) о выделении дополнительного лимита по первой категории на 4 000 человек.

В 1937 году Каганович совершил ряд поездок по регионам СССР (Киевская, Ярославская, Ивановская, Западная области) для проведения чисток среди партийного и советского руководства. В Киеве после приезда Кагановича несколько работников обкома, а также директор Киевского исторического музея, были арестованы по доносу аспирантки Института истории Николаенко. Впоследствии она была признана психически невменяемой.

В 1942 году - член Военного совета Северо-Кавказского, а затем Закавказского фронтов. По поручению Ставки участвовал в организации обороны Кавказа.

4 октября 1942 г. командный пункт Черноморской группы войск под Туапсе, на котором находился Каганович, разбомбили, несколько генералов погибло на месте, а нарком был ранен осколком в руку.

В 1942-1945 годах член Государственного Комитета Обороны. К концу войны Каганович стал отходить на более мирные хозяйственные должности:

с 1944 г. - заместитель председателся Совнаркома,

с 1946 по 1947 гг. - министр промышленности строительных материалов - одной из наиболее отстающих отраслей промышленности,

в 1947 году - первый секретарь и член политбюро ЦК КП(б) Украины,

с марта 1953 года - первый заместитель председателя Совета Министров СССР,

с 1952 года - член Президиума ЦК КПСС,

с июля 1930 по 1952 год член Политбюро.

В 1955-1956 годах председатель Государственного комитета Совмина СССР по вопросам труда и заработной платы.

После войны Каганович стал терять доверие вождя. Сталин все реже и реже встречался с Кагановичем, он уже не приглашал его на свои вечерние трапезы. После XIX съезда КПСС Каганович был избран в состав расширенного Президиума ЦК и даже в Бюро ЦК, но не вошел в отобранную лично Сталиным «пятерку» наиболее доверенных руководителей партии. После ареста группы кремлевских врачей, в большинстве евреев, которые были объявлены вредителями и шпионами, в СССР началась новая широкая антисемитская кампания. В некоторых западных книгах, и в частности в книге А. Авторханова «Загадка смерти Сталина», можно найти версию о том, что Каганович якобы бурно протестовал против преследования евреев в СССР, что именно он предъявил Сталину ультиматум с требованием пересмотреть «дело врачей». Более того, Каганович якобы изорвал на мелкие клочки свой членский билет Президиума ЦК КПСС и швырнул Сталину в лицо. Сталина поразил апоплексический удар: он упал без сознания. После смерти Сталина влияние Кагановича на короткое время вновь возросло. Как один из первых заместителей Председателя Совета Министров СССР он контролировал несколько важных министерств. Каганович поддержал предложение Хрущева и Маленкова арестовать и устранить Берию. Еще раньше он активно поддержал все меры по пересмотру «дела врачей» и прекращению антисемитской кампании в стране. Был реабилитирован и его старший брат М. М. Каганович.

В 1957 объявлен членом «антипартийной группировки Молотова - Маленкова - Кагановича», снят со всех постов. После июньского Пленума 1957 года Кагановича охватил страх. Он опасался ареста и боялся, что его постигнет судьба расстрелянного Лаврентия Берии. В конце концов, на его совести было не намного меньше преступлений, чем на совести Берии. Каганович даже позвонил Хрущёву и униженно просил его не поступать с ним слишком жестоко. Он ссылался на прежнюю дружбу с Хрущёвым.

Ведь именно Каганович способствовал быстрому выдвижению Хрущёва в Московской партийной организации. Хрущёв ответил, что никаких репрессий не будет, если члены антипартийной группы прекратят борьбу против линии партии и станут добросовестно работать на тех постах, которые им поручит теперь партия. И действительно, Кагановича вскоре направили в Свердловскую область управляющим трестом Союзасбест. В декабре 1961 года исключён из КПСС. Несмотря на многочисленные прошения, не восстановлен в партии (в отличие от Молотова). Однако имел ранг персонального пенсионера союзного значения и соответствующие этому статусу привилегии. Скучая от одиночества, Каганович часто выходил в большой двор своего дома. В компании стариков он увлёкся игрой в домино и скоро стал признанным чемпионом своего квартала. Игра в домино обычно кончалась с наступлением темноты. Но, пользуясь какими-то старыми связями, Каганович с помощью местных властей построил во дворе беседку и провёл в неё свет.

Умер 25 июля 1991 года в возрасте 97 лет. Тело было кремировано, и урна с прахом была захоронена на Новодевичьем кладбище.

Был женат на Марии Марковне Приворотской (1894-1961).

Секретарь Политбюро ВКП(б) в 1920-х годах, Б. Г. Бажанов в своих воспоминаниях писал:

«Лазарь Моисеевич Каганович замечателен тем, что был одним из двух-трёх евреев, продолжавших оставаться у власти во всё время сталинщины. При сталинском антисемитизме это было возможно только благодаря полному отречению Кагановича от всех своих родных, друзей и приятелей. Известен, например, факт, что когда сталинские чекисты подняли перед Сталиным дело о брате Кагановича, Михаиле Моисеевиче, министре авиационной промышленности, и Сталин спросил Лазаря Кагановича, что он об этом думает, то Лазарь Каганович, прекрасно знавший, что готовится чистое убийство без малейшего основания, ответил, что это дело „следственных органов“ и его не касается. Накануне неминуемого ареста Михаил Каганович застрелился».

Однако, если верить словам Лазаря Кагановича, воспоминания Бажанова не соответствуют действительности.

Л. М. Каганович: Это дело было не на Лубянке, а в Совнаркоме. Об этом много врут, врут. Сейчас о моем отношении и о разговоре со Сталиным, будто я сказал, что это дело, мол, следователя. Это вранье. А дело было просто так. Я пришел на заседание. Сталин держит бумагу и говорит мне:

«Вот есть показания на Вашего брата, на Михаила, что он вместе с врагами народа».

Я говорю: «Это сплошное вранье, ложь». Так резко сказал, не успел даже сесть. «Это ложь. Мой брат, говорю, Михаил, большевик с 1905 г., рабочий, он верный и честный партиец, верен партии, верен ЦК и верен Вам, товарищ Сталин».

Сталин говорит: «Ну а как же показания?».

Я отвечаю: «Показания бывают неправильные. Я прошу Вас, товарищ Сталин, устроить очную ставку. Я не верю всему этому. Прошу очную ставку».

Он так поднял глаза вверх. Подумал и сказал: «Ну, что ж, раз Вы требуете очную ставку, устроим очную ставку». Через два дня меня вызвали. (Это я Вам рассказываю документально, я пока этого нигде не рассказывал) .

Но это факт, так оно было. Маленков, Берия и Микоян вызвали меня в один кабинет, где они сидели. Я пришел.

Они мне говорят:

«Мы вызвали сообщить неприятную вещь. Мы вызывали Михаила Моисеевича на очную ставку». Я говорю:

«Почему меня не вызвали? Я рассчитывал, что я на ней буду».

Они говорят:

«Слушай, там такие раскрыты дела, что решили тебя не волновать».

Во время той очной ставки был вызван Ванников, который показывал на него. А Ванников был заместителем Михаила в свое время. Кстати, когда несколько ранее Ванникова хотели арестовать, Михаил очень активно защищал его. Ванников даже прятался на даче у Михаила, ночевал у него. Они были близкими людьми. А когда Ванникова арестовали, он показал на Михаила. И вот вызвали Ванникова и других, устроили очную ставку. Ну, эти показывают одно, а Михаил был горячий человек, чуть не с кулаками на них. Кричал: «Сволочи, мерзавцы, вы врете» и т. д., и проч. Ну, при них ничего не могли обсуждать, вывели арестованн ых, а Михаилу говорят:

«Ты иди, пожалуйста, в приемную, посиди, мы тебя вызовем еще раз. А тут мы обсудим».

Только начали обсуждать, к ним вбегают из приемной и говорят, что Михаил Каганович застрелился. Он действительно вышел в приемную, одни говорят, в уборную, другие говорят, в коридор. У него при себе был револьвер, и он застрелился. Он человек был горячий, темпераментный. И, кроме того, он человек был решительный и решил: в следственную тюрьму не пойду. И лучше умереть, чем идти в следственную тюрьму.

Однажды старый большевик А. Е. Евстафьев, около двадцати лет проведший в тюрьмах и лагерях и вернувшийся в Москву лишь после XX съезда КПСС, должен был посетить друга, живущего на Фрунзенской набережной. По рассеянности он прошел мимо нужного ему подъезда, поднялся на лифте в другом подъезде и позвонил в квартиру на том же этаже, что и у друга. Дверь открыл очень старый человек, в нем Евстафьев узнал Лазаря Моисеевича Кагановича, в прошлом «вождя московских большевиков » и всесильного «сталинского наркома », которого он считал прямым виновником своих несчастий. От неожиданности Евстафьев не мог произнести ни слова. Но Каганович не узнал его и, сказав: «Вы, наверное, ошиблись », - закрыл дверь.

Генеральный секретарь ЦК КП(б) Украины Л. М. Каганович 26 апреля 1928 года писал И. В. Сталину:

« В частности, мне кажется, необходимо усилить роль ГПУ примерно так, чтобы в крупных трестах были бы крупные работники, уполномоченные ГПУ, как вроде транспортных органов ГПУ. Эту реорганизацию надо провести под наблюдением и непосредственным руководством руководящих работников ЦК и ЦКК, иначе, я боюсь, как бы у нас на деле в смысле структуры и методов работы не осталось по-старому»

13 января 2010 года Апелляционный суд Киева признал Кагановича, а также Косиора, Хатаевича, Чубаря, Молотова, Сталина виновными в геноциде на Украине в 1932-1933 годах (ч. 1 ст. 442 Уголовного кодекса Украины - «Геноцид»)

Официальная характеристика Кагановича в МСЭ 1937 года:

Каганович - выдающийся непримиримый борец партии с троцкизмом, правой оппозицией и другими антипартийными течениями и антисоветскими. Каганович развернулся как политический деятель, как один из руководителей партии под непосредственным руководством Сталина и является одним из преданнейших его учеников и помощников в борьбе за большевистское единство партии.

В Советской исторической энциклопедии, издание которой началось при Хрущёве, приводится такая характеристика действий Кагановича:

…Огромный ущерб нанесли грубейшие ошибки и извращения, которые могли возникнуть в обстановке складывающегося культа личности Сталина. Когда в неурожайном 1932 году на Северном Кавказе, Нижней Волге и большей части Украины колхозы не смогли выполнить заданий по сдаче хлеба, на Кубань была командирована комиссия во главе с Кагановичем, которая провела массовые репрессии партийных, советских и колхозных работников, рядовых колхозников (принудительное изъятие хлеба, роспуск партийных организаций, массовые исключения из партии, выселение населения ряда станиц в северные районы).

Последний генсек ЦК КПСС, М. С. Горбачёв о Кагановиче и Сталине.

Пародически обыгрывая библейское определение «жестоковыйности», Осип Мандельштам обозначил окружение Сталина как «сброд тонкошеих вождей». Действительно, забавно.

В то время, когда люди ещё в полной мере понимали, кто именно рулит страной, стихотворный оборот казался гораздо смешнее. Это сейчас зачастую сталинскую гвардию принижают, награждая всяческими уничижительными кличками. А тогда с этими «тонкошеими вождями» даже такие откровенные революционные монстры как Троцкий должны были считаться.

Это сейчас питомцы ЕГЭ могут довольствоваться байками, как некий кровожадный иудей Каганович включил рубильник и, взрывая храм Христа Спасителя, заверещал:

«Задерём подол матушке-России!» (другой существующий в народном фольклоре вариант «Мы задерём подол матушке-России!»).

В действительности никаких доказательств того, что 5 декабря 1931 года в 12 часов по московскому времени Лазарь Моисеевич Каганович (1893-1991) произнёс свою фразу про подол, попросту не существует. Чистой воды фольклор. Не имеющий ни свидетелей, ни глубокой мотивации.

Начиная хотя бы с того, что умный Каганович никогда бы не стал так по-мелкому светиться. Его можно ненавидеть и придумывать про него любые гадости, но «тонкошеим вождём» Моисеич не был никогда!

Американец Стюарт Каган, называющий себя его племянником, был куда точнее в формулировках – «Кремлёвский волк». Припася для названия своей книги другую цитату из Мандельштама, про век-волкодав.

В сущности Каганович сам успел, ещё при жизни, расставить все акценты. Его книга мемуаров «Памятные записки» (М.: «Вагриус», 2003. – 672 с.) выдержана со спокойным достоинством и этакой крестьянской мудростью.

Вот как, например, о теме сноса храма Христа Спасителя говорится в письме дочери Мае (не Майе, как иногда ошибочно именуется Мая Лазаревна) ещё в 80-х годах 20 века:

«Не сразу и не слегка был решён этот вопрос: в Московском Комитете и у меня лично, например, были возражения. Скажу прямо, что мы считали, что это политически может задеть верующее население. В Моссовете, особенно, помню, его председатель тов. Иванов, высказывались за то, чтобы строить Дворец Советов на месте Храма Христа Спасителя. На заседании созданного правительством «Совета по строительству Дворца» во главе с председателем Совнаркома т. Молотовым В.М. этот вопрос обсуждался не раз. В конце концов было принято в 1931 году постановление строить Дворец Советов вблизи Кремля, на берегу Москва-реки в районе Волхонки и Саймоновского проезда путем сноса ряда строений, в том числе и Храма Христа Спасителя» (с.661-662).

Как видно из цитаты, из неудобного для себя положения Каганович выходит так, что лучше и придумать нельзя. Во-первых, разговор с дочерью – сам по себе выглядит тепло и человечно. Во-вторых, снос храма рассматривается исключительно в связи с необходимостью строительства Дворца Советов. В-третьих, сильно выглядят как бы вскользь вброшенные русские фамилии.

Словом, ответ налицо и отпиской его не назовёшь. Равно как и выгораживанием себя. Оппонентам просто предлагается задуматься о контексте времени и о том, что бы они сами сумели сделать при таких исходных.

Касается это и темы Сухаревой башни. Которую, якобы, тоже снёс он, «жид Каганович», в ритуальных, не меньше, целях. Лазарь Моисеевич терпеливо объяснял в 1990 году:

«Вопрос о судьбе Сухаревой башни тянулся долгое время, обсуждать его было нелегко, решиться на слом – трудно. Поэтому смешными выглядят сейчас те, кто изображает это дело как легковесное и быстрое решение административного характера. Вопрос этот обсуждался в Моссовете, от которого исходила первая инициатива, и главным мотивом решения о сносе было увеличивающееся движение автотранспорта в городе, появление огромного количества автомобилей и каждодневная гибель людей возле Сухаревой башни. Когда я на совещании архитекторов назвал цифру – 5 человек в день, то известный архитектор товарищ Щусев поправил меня. Он сказал, что гибнет не 5, а 10 человек в день. Можно представить себе, что было бы, если бы сегодня стояла Сухарева башня, когда по Садовому кольцу идут сотни тысяч машин.

Вопрос этот был подвергнут обсуждению не только в Моссовете, председателем которого был Н.А. Булганин, не только в Московском городском Комитете партии, первым секретарем которого был Н.С. Хрущев, но и в областном партийном комитете, который возглавлял я, и в правительстве, и даже на Политбюро. Архитекторы признавали: надо что-то делать, ибо Сухарева башня пришла в крайне ветхое состояние, можно сказать, аварийное. Она вся была в трещинах: и внизу, и в фундаменте, и наверху. Её капитальный ремонт потребовал бы колоссальных затрат, огромных усилий и занял бы длительное время, не говоря уже о том, что одна из центральных магистралей Москвы, такая, как Лубянка (ныне улица Дзержинского), Сретенка и Большая Мещанская улица (которая теперь называется проспект Мира), была бы закрыта на длительное время».

Каганович никого не обвиняет, не переводит стрелки, пытаясь быть логичным и доказательным. Одно это способно вызвать симпатию, поскольку подобная реакция вовсе не является для людей преобладающей.

В качестве контраста можно вспомнить Георгия Пятакова, который на поверку оказался действительно «тонкошеим вождём». Человек требовал смертного приговора для Зиновьева, Каменева и компании, готовясь стать обвинителем на процессе. Вдруг подсудимые называют Пятакова своим сообщником, арестовывается его вторая жена Людмила Фёдоровна Дитятева, директор Краснопресненской ТЭЦ.

Что делает Георгий Леонидович? 11 августа 1936 года в разговоре с Ежовым, ещё не будучи арестованным, он клянётся, что:

«назначение обвинителем рассматривал как огромнейшее доверие ЦК и шёл на это от души», просит «предоставить ему любую форму реабилитации». А напоследок предлагает «разрешить ему лично расстрелять всех приговоренных к расстрелу на процессе, в т.ч. и свою бывшую жену» («Известия ЦК КПСС», № 9, 1989 г.).

Какое разное реагирование на жизненные обстоятельства, какие разные реакции! Очевидно, что в том числе и поэтому именно Каганович, а не Пятаков и подобные ему, вошёл в число тех, кто сейчас именуется сталинской командой.

Вообще, это очень чётко следует понимать. Величие Сталина не просто в его индивидуальном величии, но, прежде всего, в умении подбирать команду, в тех людях, которые верой и правдой проводили в жизнь необходимые в данный период времени идеи.

Сталин был не трагическим одиночкой, не интриганом, играющим людьми, словно в карты, но гениальным организатором, который всех так умел построить и повести за собой, что в какой-то момент это организующее начало даже не ощущалось. До того всё было органично и соотносилось с внутренним умонастроением самого члена команды.

Иначе говоря, невозможно говорить о некоей Сталинской модели управления без уважительного отношения ко всем творцам и исполнителям этой модели. Величие Сталина в том, что рядом с ним были не лакеи, не пигмеи, но руководители и люди, в полной мере достойные своего вождя.

Тот же Лазарь Каганович. Личность весьма незаурядная. Смелый, бесстрашный, честный. При этом энергичный, волевой, глубоко преданный идеалам социализма. Мая Лазаревна вспоминала именно об этой расстановке приоритетов:

«В 1959 г. ему назначили пенсию в 115 руб. 20 коп. На обычную пенсию в 120 руб. не хватило справок. Я долго ходила в Собес с томом Большой Советской Энциклопедии (изд. 1953 г.), где были указаны все его должности, а в Собесе отвечали, что БСЭ для них не документ. В Боткинской больнице ему сделали две операции, но нужны были постоянный уход и медицинское обслуживание. В общем, я решилась и стала, втайне от отца, писать в разные высокие инстанции письма, добиваясь улучшения положения дел Героя Социалистического Труда. Я писала Хрущёву, Косыгину, Брежневу – и не получала ответов, ни положительных, ни отрицательных. А он в это же время писал письма с просьбой восстановить его членство в партии. Наконец ему дали персональную пенсию и право пользоваться хорошей поликлиникой (я просила только о поликлинике). Он, конечно, поблагодарил, но мне сказал:

«Лучше бы в партии восстановили».

У Лазаря Моисеевича до последнего вздоха была одна жена (Мария Марковна Приворотская, член партии с 1909 года) и одна жизненная идея. Которым он не изменял, как никогда не изменял своей Советской стране и своему вождю.

Даже свои воспоминания он, гонимый, опальный, с перестроечной печатью «кровавого жида», воспринимал не как сугубо личное дело, а как очередное партийное поручение:

«Именно в этом главная задача воспоминаний – показывать прошлое не как прошлогодний снег – яркий, красочный и полезный-де в своё время, но якобы потерявший ценность для настоящего и будущего времени, а раскрывать прошлое, как острое оружие для современной и будущей борьбы коммунистов, пролетариата и угнетенных всех стран мира. Только при том условии наши воспоминания опровергнут мещанское изречение, что «старики живут лишь воспоминаниями о прошлом». Своим правильным освещением прошлого они будут продолжать свою интернациональную коммунистическую работу и революционную борьбу в настоящем.

Прошлое, связываемое с современностью, с живой действительностью, – это и настоящее и будущее. Наше большевистское Ленинское прошлое – это не мёртвая история законченной якобы революционной борьбы, а живая, действенная история незаконченной, продолжающейся ещё революционной борьбы на современном этапе».

У Кагановича, кажется, совсем не было периода его идейного становления. Стать большевиком для него оказалось таким простым делом, как начать дышать.

С малых лет в своей деревне Кабаны, расположенной в 30 км от Чернобыля, мальчик познавал не только азы тяжёлого крестьянского труда в большой семье, но и впитывал науку так называемого «стихийного интернационализма»:

«Дружили каждый в отдельности и все вместе: Израил с Романом, Арон и Михаил с Савкой, который, кстати сказать, потом совсем ушел в город и пролетаризировался там, за что кулаки его прозывали «босяком»; Яша и я дружили с Назаром и Оникеем, а Сила – самый младший сын Игната – дружил со всеми. Попеременно мы ходили друг к другу, ели друг у друга картошку в мундире и, когда было, то с кислым молоком, иногда даже сало, когда оно было у Игната. Озорному Силе доставляло большое удовольствие бегать к моей матери и докладывать ей, «що ваш Лейзар сала наився, та ще й пэрэхрыстывся».

Не нужно было Лазарю объяснять и гниль окружающей общественной системы. Которая не только никого уже не объединяла, но, наоборот, трещала по швам, разрываясь от внутренних противоречий.

Доходило до того, что солдаты, присланные на подавление крестьянского восстания, которое вспыхнуло в середине декабря 1904 года в селе Лубянка (три версты от Кабанов), сами тяготились своей ролью. Являясь не опорой державы, оплотом порядка, но, скорее, миной замедленного действия.

Девчата рассказывали, что когда они упрекали солдат за совершаемое «поганэ дило», за лихо «своим же братам-крестьянам», те только стыдливо, тихо отвечали:

«Так разве ж мы по своей воле, нам так приказано, а не сделаешь по приказу, тебя самого сгноят в каземате, а то ещё и расстреляют».

Тогда же, сызмальства, Лазарь понял разницу между большевиками и сионистами, которая буквально кричала даже из ветхозаветных книг, отличая особой любовью пророка Амоса, вышедшего из пастухов. Подбросила соответствующий пример и сама жизнь.

Так, Кагановичу однажды довелось работать грузчиком на мельнице, которой владел богач Бродский. После стычки с начальством и стремительного увольнения товарищи шутили:

«Он, Бродский, еврей и ещё более зол на еврея рабочего, который ему не кланяется, а ведет с ним борьбу».

Урок не прошёл даром. Каганович вспоминал:

«Впоследствии, когда я уже был членом партии, я использовал этот конфликт в борьбе с сионистами, покровителем которых был этот миллионер Лазарь Бродский».

Причём, Лазарь Моисеевич именно усвоил не внешний, национальный, слой полученного им урока, но именно слой внутренний, главный. Учась подходить к пониманию любых процессов в обществе с «пролетарски-классовой точки зрения».

В сочетании с личной смелостью этот талант Кагановича приобретал часто поистине уникальные свойства. Так, однажды в Киеве на Контрактовой ярмарке на Подоле повздорили безработные.

«Один из безработных начал посмеиваться над другим безработным из крестьян в свитке и лаптях:

«И чего тебя понесло в Киев из украинской деревни? Земля у вас на Украине получше нашей, Калужской, небось, прокормила бы и тебя и семью, не то что у нас в Калуге. Сидел бы «хохлик» у себя в деревне и ел бы «картоплю» с «салом».

И вот этот «хохлик», как его назвал калужский, вспылил и резко отчитал калужанина:

«Як бы ты побачив наше сэло и як мы живэмо, ты можэ такы глупства и нэ казав бы; колы нэма нэ коня, нэ вола, що ж ты зробыш з одной землей, ось ты с циею землей вично у богатого в кармани зо всимы потрохамы, ось чому я тут в Кыеве пропадаю. А ты сам мыни скажи, чого ты и друга кацапы понаихалы сюды у наш Кыев, шукали б соби роботу у сэбэ дома, тоди мы, тутошни, скорийш знайшли б соби роботу».

В перебранку постепенно стали включаться всё новые люди. Крики становились всё громче. Очередной спорщик заявил:

«Вот именно русских, а тут, смотри, набрались и жидки, гнать их надо отсюда».

Каганович в ответ на выпад не растерялся и вышел вперёд:

«Быстро сообразив, куда это клонит, решившись, я громким, звучным голосом крикнул:

«Послушайте, что вам хочет сказать молодой, но такой же несчастный безработный, как и вы. За что, за каким таким богатством вы тут готовы съесть друг друга, за дырявый карман, в котором ни шиша нет? Все богатства у хозяев-капиталистов, у помещиков, у купцов, у богатеев всех наций. Это нашими руками, потом и кровью они нажили свои капиталы. Когда им выгодно, они нас держат, когда невыгодно, они нас выгоняют, делают безработными. Вот я вам расскажу, кто главный виновник моей теперешней безработицы».

И я рассказал им историю моей работы и увольнения с работы на мельнице миллионера Лазаря Бродского».

Страстная речь Кагановича завершилась тем, что евреев бить никто не стал и даже сами провокаторы приумолкли, согласившись, что голытьбе любых национальностей делить, в общем-то, нечего. Это был очередной урок, который Лазарь Моисеевич тоже выучил с честью:

«…я тогда особенно почувствовал и понял великую силу слова – правильного слова».

Потом был пробковый завод и попытка увольнения Ефима Ковальчука, за которого вступился Каганович. Были завод сельтерских вод, мыловаренный завод, кондитерская фабрика, кожевенный завод… В августе 1911 года Каганович принят в ряды Киевской организации Российской социал-демократической партии.

«Помню стальной кастет, который мне сделал Вася-металлист, – вспоминает из тех лет Лазарь Моисеевич.

– У тебя, говорил он, рука крепкая, и он тебе подойдёт. Он мне пригодился, когда однажды, нагруженные листовками, я и Наум Голод спускались вечером по Андреевскому спуску, где народу почти не было, а за нами неотступно следовал шпик. Наум Голод, имевший опыт, сказал мне:

«Знаешь, что в таких случаях надо сделать? – И сам тут же ответил: – Попробовать его прогнать, запугав его, а если не поможет, избить, его так, чтобы он несколько часов не мог подняться» .

Нащупав свой кастет, я сказал:

«Давай». Круто повернув назад, мы быстро подошли к шпику. «Чего тебе нужно от нас?» – спросил Голод.

Тот начал угрожать большим ножом – огнестрельного оружия у него не было, – чертыхаться.

Мы его основательно взяли в оборот. Он кричал, но народу кругом не было, мы ускоренным шагом спустились вниз и благополучно добрались, донесли свой ценный груз – листовки до цели».

Постепенно приходила человеческая и идейная зрелость. Это стало особенно ясно перед митингом в Юзовке (Сталино, Донецк). Каганович случайно услышал разговор двух рабочих.

«Кажуть, що выступаты будэ жид», – сказал один.

На что ему ответил другой:

« Дурак ты, хоть жид, да наш».

К октябрю 1917 года, таким образом, Лазарь Моисеевич был уже признанным лидером с вполне очевидным комплектом достоинств. В полной мере его дар убеждения и общения проявился в беседе с казаками, которые стояли на станции Гомель, чтобы ехать в восставший Петроград.

Первую группу пропагандистов казаки просто избили. Вторую, составленную из более пожилых, не избили, но тоже грубо прогнали. Тогда Каганович поехал лично, невзирая на все риски. Поехал и нашёл контакт с казаками. Даже офицер с криками о «жидовстве» не стал помехой.

В конце концов, какой из Кагановича еврей, если подходить к вопросу сугубо талмудически?! Он даже в анкетах родным языком называл русский, являясь полностью продуктом Советского времени.

Часто «жидовской» подтекст у Лазаря Моисеевича имелся лишь подмётный, выдуманный. В частности, он обижался, что в книге Юрия Иванова «Осторожно: сионизм!» содержался такой оборот:

«В город Гомель 16 июня 1914 года Л.Кагановичу, проживающему на Генеральской улице, дом № 11, был прислан список доходов Всемирной сионистской организации за 1913 год в немецких марках».

В письме председателю Госкомитета по печати при Совмине СССР Н.А. Михайлову от 24 марта 1969 года Каганович просил разъяснить читателям, что лично он к гомельскому «Л.Кагановичу» не имеет никакого отношения, не жил в Гомеле в 1914 году и уж тем более никогда не был связан с сионистами. Однако, никаких уточнений не последовало, дело ограничилось лишь телефонным звонком от Михайлова и до сих пор у читателей Юрия Иванова имеется стойкое убеждение, что гомельский «Л.Каганович» и Лазарь Моисеевич Каганович – это одно лицо.

Факт путаницы фамилий однажды вышел даже на официальный уровень. Так, на VII Всероссийском съезде Советов 1919 года Каганович был вынужден значиться как Каганович-Воронежский. Поскольку среди делегатов съезда был ещё один Каганович – губпродкомиссар Симбирской губернии.

Каганович указывал:

«Впоследствии эта отметка «Воронежский» отпала, и некоторые иногда смешивали меня с этим Кагановичем Петром Кирилловичем, что для меня было не всегда благоприятно, так как тот Каганович Пётр Кириллович, будучи, вообще говоря, крупным работником, в 1921 году стал троцкистом, подписал «платформу 83-х».

В 1957 году один известный «историк» (т. Поспелов) спутал меня с ним, хотя если бы этот историк изучил бы этот вопрос, как полагается серьёзному историку, то он, конечно, знал бы, что Каганович Лазарь Моисеевич, или, как тогда было записано, «Воронежский», не только никогда не подписывал троцкистской «платформы 83-х», но всю свою сознательную жизнь активно боролся с троцкизмом как верный Ленинец!».

Словом, Каганович – Кагановичу рознь. И уж тем более один человек не может брать на себя грехи всей своей нации.

Единственной привилегией, которую получил Каганович, придя к власти, была общая привилегия большевиков – много работать за минимальные деньги . Нынешним рыночникам в принципе не понять идеи партмаксимума, а потому о ней и говорить излишне, но даже Всероссийская коллегия по организации Красной Армии действовала весьма своеобразно.

«Аппарат всего отдела был небольшим, – рассказывал Лазарь Моисеевич, – всего 25 человек. Отдел состоял из двух подотделов: организационного и агитационно-просветительного. Интересен и для сегодняшнего дня тот факт, что оклады были установлены без большого разрыва между руководством и исполнителями. Так, например, комиссар отдела получал 500 рублей в месяц (по тогдашнему курсу рубля это была сумма небольшая), заведующие подотделами тоже 500 рублей в месяц, его помощник 400 рублей, секретарь отдела 450 рублей в месяц, делопроизводитель 400 рублей, регистратор бумаг 350 рублей, машинистка 350 рублей и т.п. Интересно ещё то, что все товарищи, работавшие ещё до оформления отдела, фактически не получали оплаты, так как финансовый отдел Коллегии отказал в выплате ввиду того, что отдел не был юридически оформлен, и люди не протестовали, а приняли это как должное. Рабочий день был установлен 7 часов – с 10 до 5, а фактически работали по 12-14 часов и по праздничным дням».

При этом при необходимости Каганович с лёгкостью покидал начальственный кабинет, не гнушаясь никакими поручениями. В частности, сохранилась справка, в которой

«Воронежский Губ. Комитет Р.К.П. удостоверяет, что тов. Коганович, пробывший в Воронеже с 3-го сентября по 19-го сентября, принимал активное участие в обороне г. Воронежа: заведовал Политотделом Совета Обороны, во время же боя под Воронежем с винтовкой в руках сражался на передовых позициях».

Работал Лазарь Моисеевич умело и толково. Сочетая глубокую идейную убеждённость с чисто человеческой мягкостью и душевностью. В разумных рамках, конечно. Вот рассказ об одном подобном эпизоде из времени работы в Туркестанской Автономной Советской Социалистической Республике:

«Собрание было в саду, вот и получалось так, что во второй половине моего доклада собрание начало понемногу таять, то есть некоторые начали потихоньку подыматься и уходить. Естественно, я был в недоумении, не понимая, в чём дело. Очень сконфужены были и руководители собрания, которые смущённо мне сказали:

«Дело в том, что как раз солнце заходит, и часть верующих пошла помолиться Аллаху, после чего сразу же вернутся, но мы им скажем, как следует».

Я их успокоил, предложил объявить перерыв и в перерыве рассказал им, как Ленин нам наказывал считаться даже с предрассудками, в том числе и религиозными, преодолевая их не командованием и принуждением, а глубокой длительной идейно-пропагандистской работой среди масс, особенно среди тех коммунистов и им сочувствующих, у которых всё ещё сохранились нити, соединяющие веру в Аллаха с верой в коммунистические идеи».

Мудрая энергия Кагановича в Туркестане в конечном итоге привела к тому, что Ленинская линия победила даже в условиях, когда из пяти членов Туркбюро ЦК лишь один член, сам Каганович, отстаивал платформу Ленина.

Вера в идеи социальной справедливости у Кагановича, как часто и у Сталина, приобретала черты религиозной убеждённости, превращая социализм в самобытное религиозное учение:

«Без этой идейной убеждённости, бодрой уверенности в победе, настойчивости в преодолении уныния, скептицизма, нытья, пассивности и тем более упадничества партийный работник неминуемо превратится в голого администратора-бюрократа, формально отдающего «приказы», или в дьячка, попика, гнусавого «проповедника» с амвона, без конца повторяющего одно и то же, без волнующего идейного, душевно-революционного призыва к борьбе с классовыми врагами».

Символично, что в качестве отправных точек для критики выбираются именно образы «дьячка» и «попика». Чётко отсылая к вполне определённым ориентирам и семантическому кругу.

После Туркестана Каганович поработал по партийной линии и на своей родной Украине. Но, без сомнения, ярче всего его организаторские таланты проявились, когда Сталин начал выдвигать Лазаря Моисеевича на должности, связанные с производством.

Прежде всего, производство нуждалось в идейном усилении в условиях, когда троцкисты активно внедряли идею закрытия ряда предприятий, ссылаясь на их «убыточность». Троцкий в своих «Письмах из ссылки» пытался свести дело с идеей закрытия того же Путиловского завода к инициативе Рыкова и цепи общественного недопонимания:

«Почти все просвещённое человечество знает ныне, что я хотел «закрыть» в 1923 году Путиловский завод. (…) Ссылка на этот случай вошла во многие доклады и резолюции не только наших съездов и конференций, но и Коминтерна. На Пятом конгрессе французская делегация, явившись ко мне для беседы, допрашивала меня, почему это я хотел закрыть одну из металлических твердынь диктатуры пролетариата? Даже в резолюции Пятнадцатого съезда снова упомянут Путиловский завод.

На самом же деле было вот что, – оправдывается Лев Давидович. – Рыков, который был в 1923 году вновь назначен председателем ВСНХ, – Рыков, а не я – вошёл в Политбюро с предложением о закрытии Путиловского завода… Никакого отношения ни к ВСНХ, ни к Госплану, ни к ленинградской промышленности я не имел. Никакого самостоятельного предложения по этому вопросу не вносил. Как член Политбюро я вынужден был решать вопрос на основании доклада Рыкова».

То, что Рыков не был ангелочком, – совершенно очевидно. Вопрос по нему тоже решился в своё время.

Однако неправ и Троцкий, сводя свою роль в деле разрушения отечественной промышленности к роли рядового статиста. Сталин 13 декабря 1926 года на VII расширенном пленуме Исполкома Коминтерна напоминал:

«Было время – это было в 1922 году, – когда Троцкий предлагал разрешить нашим промышленным предприятиям и трестам закладывать государственное имущество, в том числе и основной капитал, частным капиталистам для получения кредита. …это было бы предпосылкой денационализации наших предприятий. (…) Было время – это было в 1922 году, – когда Троцкий предлагал жесткую концентрацию нашей промышленности, такую сумасбродную концентрацию, которая неминуемо оставила бы за воротами фабрик и заводов около трети нашего рабочего класса. ЦК отверг это предложение Троцкого, как нечто схоластическое, сумасбродное и политически опасное. Троцкий несколько раз напоминал ЦК, что всё же придётся в будущем стать на этот путь. Однако мы на этот путь не стали».

Так что Рыков Рыковым, но и Троцкий в сторонке не стоял. И, конечно же, речь шла не о существовании одного только Путиловского завода, но гораздо шире. Поэтому, чтобы не дать разрушителям реализовать свои идеи, большевики реально усилили контроль над промышленностью.

А так как сталинское выражение про решающие всё кадры было лишь парафразом ленинского «…гвоздь положения в людях, в подборе людей», то Лазарь Моисеевич с его мудрой энергией пришёлся, как нельзя, кстати. И боевым крещением бывшего преимущественно партийного деятеля стало строительство Московского метро.

Успех здесь привёл к тому, что 8 февраля 1935 года Каганович назначается народным комиссаром путей сообщения. Причём, уже с самых первых дней работы ему пришлось столкнуться с прежней инерцией и прежними традициями.

Первые же снежные заносы на путях вызвали к жизни предложение о так называемой «конвенции», то есть прекращении погрузки. В те годы на железной дороге это было обычной практикой: сворачивать работы при малейших трудностях.

Каганович решил по-иному:

«Вместо объявления «конвенции» мы отправили в ту же ночь начальников управлений НКПС, начальников дорог и других на участки, занесённые снегом. Вместе с ними были отправлены дополнительные снегоочистительные средства с близлежащих дорог, материалы и квалифицированные путейцы. Но так как много снегоочистительных средств было в неисправности, то пришлось налегать на мобилизацию живой рабочей силы с лопатами».

Перелом наступил сразу же. Перемены в сознании создали весомые предпосылки теперь уже для технических перемен. Каганович вспоминал:

«Этот первый бой (его с полным правом можно так назвать!) был победным не только на данном конкретном участке сети дорог, но и оказал замечательное влияние и воздействие на многих железнодорожников, в том числе и в аппарате НКПС. Люди увидели, что не отступление перед трудностями, не использование пресловутой «конвенции» для прикрытия своей беспомощности, безрукости или сознательного злоупотребления, а организованное большевистское наступление на трудности, их преодоление – вот наш путь обеспечения победы на железнодорожном транспорте».

Понятно, что о реальных технических успехах говорить было ещё рано, но всем стало ясно: прежнее уходит. Многое отныне становилось впервые. Впервые, например, Каганович в своём приказе «О борьбе с крушениями и авариями» озвучил прежде засекреченную статистику:

«Число крушений и аварий на железных дорогах всё ещё велико и за последнее время продолжает расти. За один 1934 год было 62 тысячи аварий и крушений. Рост числа крушений и аварий продолжается и в 1935 году: в январе их было 7000, в феврале – свыше 5000 крушений и аварий».

Впервые же виновниками аварий назывались не стрелочники, а, прежде всего, руководство:

«Ответственность за такую позорную работу ложится в первую очередь на непосредственных командиров транспорта – начальников дорог, начальников политотделов, начальников эксплуатационных отделений, депо, дистанций пути, связи».

Впервые началась борьба с практикой принятия вопроса «к сведению». Впервые о каждом крушении стало докладываться НКПС (Народному комиссариату путей сообщения).

Не работали у Кагановича и традиционные до него отговорки про «объективные причины». В частности, он всех, кого мог, поднял на ноги, но добился скорейшего выпуска в СССР мощных 130-150-тонных кранов.

«Сталин спросил тогда Орджоникидзе:

«Почему наша промышленность не может дать мощные краны, а их нужно ввозить из-за границы и тратить валюту?».

Орджоникидзе доложил, что пока заводы не освоили это производство. Сталин, выслушав это, внёс другое предложение:

«В импорте отказать, обязать Наркомтяжпром немедля вызвать директоров соответствующих заводов и организовать производство мощных кранов».

«На следующий день, когда я был у товарища Сталина по другим вопросам, – вспоминал Каганович, – он при мне вызвал по телефону Кирова и сказал ему:

«Говорят, что Путиловский завод отказывается производить мощные краны, возьмись за это дело и организуй это производство, краны очень нужны Кагановичу».

После окончания разговора с Кировым Сталин посоветовал мне самому поехать в Ленинград и вместе с Кировым ускорить это дело. На следующий день я был уже в Ленинграде. Киров и обрадовался, и удивился моему столь форсированному приезду, но тут же мы вместе поехали на Путиловский – и дело было сделано. Директор завода тов. Отс, которого я знал ещё по Пскову, куда я выезжал на съезд Советов, при нас созвал техническое совещание, на котором путиловцы решили обеспечить железнодорожный транспорт мощными кранами, что было быстро реализовано. Так мы вооружили восстановительные поезда мощным современным оборудованием».

Столкнулся Каганович на железной дороге и с такой распространённой тогда теорией, как «теория предела». «Предельщики» пустили глубокие корни в самых различных сферах, доказывая, что «технические и хозяйственные возможности железных дорог якобы исчерпаны, что транспорт работает «на пределе», что больше 53-56 тысяч вагонов в сутки железнодорожный транспорт СССР грузить не может, несмотря на то, что уже было много сделано для хозяйственно-технического укрепления железных дорог».

Каганович решительно встал на борьбу с «предельщикамии»:

«В результате серьезной научно-технической разоблачительной борьбы мы установили, что эти «господа предельщики», вопия о науке, на деле, как я докладывал на Пленуме ЦК ВКП (б), насиловали науку, технические расчёты, прибегали к демагогическому оправданию самых отсталых элементов и отсталых методов работы, лишь бы сорвать начинающийся подъём железнодорожного транспорта. Но наступил конец их господству. Разработанный нами приказ народного комиссара путей сообщения был рассмотрен на Политбюро ЦК ВКП (б) и одобрен с соответствующими поправками. Он был пространным, с подробным изложением содержания «предельчества», поэтому товарищ Сталин предложил сократить его, чтобы с ним ознакомить максимальное количество практиков. В результате был издан 14 апреля 1935 года приказ № 99/Ц «Об антигосударственной линии и практике в работе Научно-исследовательского института эксплуатации и Отдела восточных дорог Эксплуатационного управления НКПС».

В приказе пофамильно назывались виновные и обозначались магистральные направления на перспективу. Перемены были настолько оперативными, что уже на Первом всесоюзном совещании стахановцев 17 ноября 1935 года Сталин приводил историю с НКПС в качестве примера:

«В центральном аппарате этого наркомата недавно существовала группа профессоров, инженеров и других «знатоков дела» – среди них были и коммунисты, – которая уверяла всех в том, что 13-14 километров коммерческой скорости в час являются пределом, дальше которого нельзя, невозможно двигаться, если не хотят вступить в противоречие с «наукой эксплуатации». Это была довольно авторитетная группа, которая проповедовала свои взгляды устно и печатно, давала инструкции соответствующим органам НКПС и вообще являлась «властителем дум» среди эксплуатационников. (…) И что же? Мы имеем теперь коммерческую скорость в 18-19 километров в час. Мне думается, товарищи, что в крайнем случае придётся прибегнуть к этому методу и в других областях нашего народного хозяйства, если, конечно, упорствующие консерваторы не перестанут мешать и бросать палки в колёса стахановскому движению».

Сыграл свою отрезвляющую роль и приказ Кагановича от 15 апреля 1935 года «Об ускорении оборота вагонов», где вопиющая статистика снова была вынесена на всеобщее обозрение:

«Средний оборот вагона в целом по сети в 1934 году составил 211 часов, то есть 8,78 суток. Из этих 211 часов вагон простаивал под погрузкой и выгрузкой 47 часов – 22%, на сортировочных и участковых станциях – 91,5 час. – 43%, на промежуточных станциях – 27 час. – 13% и лишь 45 час. – 21, 6% находился непосредственно в движении. При этом техническая и коммерческая скорость поездов оставалась крайне низкой. В среднем пробег вагона составил 117 км в сутки. Многие эксплуатационные работники до сих пор считают такое безобразие явлением нормальным и думают, что товарные поезда – это черепахи, которые от природы не могут и не должны двигаться быстрее».

Помимо ряда организационных решений, только за второе полугодие 1935 года в стране было построено 200 вагоноремонтных пунктов-заводов. Своего удивления кардинальностью перемен на железной дороге не скрывали тогда многие. 29 октября 1935 года письмо Кагановичу направил Максим Горький:

«Пользуюсь случаем выразить Вам искреннейшее моё восхищение Геркулесовой работой Вашей по очистке Авгиевых конюшен транспорта. Энергия Ваша не первый раз меня изумляет, но Ваша работа на транспорте, это уже почти фантастика!

От всей души поздравляю Вас, дорогой товарищ».

Сейчас мы часто воспринимаем чёткую работу железной дороги в Великую Отечественную войну, как некую историческую данность. Однако без Кагановича мы так и пришли бы к 40-м годам с конвенциями, теорией предела и вопиющей нехваткой подвижного состава.

Не удивительно, что когда в 1937 году Лазаря Моисеевича назначили народным комиссаром тяжёлой промышленности, то уже в 1938-м ему пришлось совмещать две должности – нынешнюю и прежнюю. Наркома путей сообщения и тяжёлой промышленности одновременно!

«Это было тяжелое совместительство!» – признаётся Каганович.

Но и результат оказался достойным. Как отмечает он в «Памятных записках»:

«Железнодорожники сделали всё необходимое и возможное для того, чтобы обеспечить погрузкой и перевозками мобилизацию и стратегическое развертывание главных сил Красной армии. Это особенно ярко показала первая неделя войны – с 24 по 30 июня. В среднем в сутки погружено 31 629 вагонов, в том числе оперативных – 19 794, снабженческих – 11 835 вагонов, то есть всего за семь дней более 220 тыс. вагонов, в том числе оперативных, более 138 тыс. вагонов. Чтобы ощутить и понять весомость и значение этих цифр погрузки и перевозок за одну первую неделю войны, необходимо сказать, что такой объем погрузки и перевозок в царской России в начале Первой мировой войны потребовал более двух месяцев».

Система при Кагановиче не только успешно функционировала в масштабах страны, но и имела мобилизационные резервы. Так, полным ходом шло восстановление «железных дорог на территориях освобождённых народов Польши, Чехословакии, Румынии, Югославии, Венгрии, Германии. Из общего количества восстановленных главных путей за границей Советского Союза выполнено: в Польше – 8549 км, в Германии – 8998 км, в Румынии – 2378 км, в Чехословакии – 3267 км, в Венгрии – 4828 км и в Югославии – 397 км».

Сложно сейчас представить другого человека на месте Кагановича. Да и не нужно представлять!

За свою долгую, почти 97-летнюю жизнь ошибся Лазарь Моисеевич, пожалуй, только однажды. Когда открыл дорогу к власти Хрущёву. В «Памятных записках» он подробно рассказывает об этой истории на страницах 645-649.

«Как секретарь ЦК я ведал работой по кадрам и выдвигал многих способных людей, особенно из рабочей среды. С Хрущёвым дело обстояло так. В 1925 году я как вновь избранный Генеральный секретарь ЦК Компартии Украины выехал из Харькова в центр нашей индустрии – Донбасс, в первую очередь в Юзовку, где я работал в подпольной организации до революции. После посещения ряда шахт, заводов, деревень и районов я участвовал в окружной партийной конференции. Во время конференции ко мне подошёл делегат конференции товарищ Хрущёв. Он мне сказал:

«Вы меня не знаете, но я вас знаю, вы приезжали к нам… в начале 1917 года как товарищ Кошерович. Вот я к вам обращаюсь по личному вопросу: мне здесь тяжело работать. Дело в том, что в 1923 и 1924 годах я поддерживал выступления троцкистов, но в конце 1924 года понял свою ошибку, признал её и меня даже избрали секретарём райкома. Но мне всё время об этом напоминают, особенно из Окружкома товарищ Моисеенко. Вот меня наша делегация выдвинула в президиум конференции, а меня отвели. Видимо, мне здесь не дадут работать. Вот я и прошу вас как Генерального секретаря ЦК КП (б) Украины помочь мне и перевести меня в другое место».

По нынешним штампам из современных учебников кровожадный иудей Каганович просто обязан был тут же на месте расстрелять Хрущёва или отправить его в ГУЛАГ первой теплушкой. Однако, вопреки нынешним убеждениям, время тогда было достаточно мягкое и человечное.

Откровенного вчерашнего троцкиста не только тут же простили, но и повысили.

«Хрущёв произвел на меня хорошее впечатление, – пишет Каганович. – Мне понравилось его прямое признание своих ошибок и трезвая оценка его положения. Я ему обещал по приезде в Харьков продумать, куда его перевести. Вскоре мне мой помощник доложил, что вот, звонит с вокзала приехавший из Донбасса товарищ Хрущёв и просит вашего приёма. Я сказал: пусть приедет. Я его сразу же принял. Помню, как он благодарил за то, что я его сразу же принял.

«Я, – сказал он, – думал, что придётся долго ждать».

Заметив, что он бледен, я спросил:

«Вы, вероятно, прямо с поезда и голодны».

Он, улыбнувшись, сказал:

«Вы, видать, догадливый человек, я действительно давно не ел».

– «Тогда вы покушайте, а потом будем говорить».

Подали чай и бутерброды, которые он аппетитно ел. Я его спросил:

«Что, если мы вас сейчас возьмём в ЦК на положение инструктора орготдела ЦК, а потом посмотрим, может быть, и откроется возможность местной работы».

– «Это, – сказал он, – даже слишком много для меня, сразу в Харьков и в аппарат ЦК, но раз Вы такое мнение выразили, то я, конечно, очень благодарен за такое доверие и, конечно, согласен».

Даже сам вчерашний троцкист Хрущёв признавался, что место в аппарате ЦК «слишком много» для него. Но для человечного и доверчивого Кагановича всё казалось нормальным.

Последовательно Хрущёв из Харькова перебрался в Киев, уже в качестве заведующего орготдела окружного комитета. А в 1929 году он нагрянул в Москву, по накатанной дорожке, к Кагановичу.

«Я его принял без задержки, – рассказывал Лазарь Моисеевич. – Просьба его заключалась в том, что он просил поддержки для поступления в Промакадемию имени Сталина.

«Я, – сказал он, – учился на рабфаке, но не кончил, взяли на партработу, а теперь вот очень хочу доучиться в Промакадемии. Меня могут на экзамене провалить, но я очень прошу вашей помощи – дать мне льготу, я догоню».

В Промакадемии было больше всего хозяйственников, которых тоже частично принимали с льготами по экзаменам, и я, посоветовавшись с товарищами Куйбышевым и Молотовым, позвонил по телефону и просил принять товарища Хрущёва в Промакадемию».

Так Хрущёв пробрался в Промакадемию. По протекции того же Кагановича он был избран даже секретарём партийной ячейки академии. Отличился в критике правого уклона в партии и вырос до секретарей Бауманского, Краснопресненского районов, Московского горкома.

Более того. Когда Сталин поинтересовался насчёт Хрущёва, то именно Каганович дал ему отличную рекомендацию.

«Помню, когда я советовался с товарищем Сталиным по этому вопросу, я рассказал ему о Хрущёве, что он хороший работник, и о троцкистской стезе Хрущёва в 1923-1924 годах.

Товарищ Сталин спросил:

«А как он, изжил эти ошибки?».

Я ответил:

«Не только изжил, но активно с ними борется».

– «Ну тогда, – сказал Сталин, – выдвигать, тем более что он работник хороший».

Каганович был реальным покровителем и защитником Хрущёва все годы. Никогда бывший троцкист Никита Сергеевич не поднялся бы так высоко без дружеской поддержки Лазаря Моисеевича.

А что в конечном результате? Тотальное предательство и банальная человеческая низость, помноженные на хамство.

Например, в 1955 году заместитель председателя Совета Министров Каганович возглавил ещё и Государственный Комитет по труду и зарплате.

«Одним из первых дел была выработка нового закона о пенсиях. Я включился в это дело и представил свой первый проект, – вспоминал Лазарь Моисеевич.

– И вот при обмене мнениями в Президиуме Хрущёв набросился на меня за предложенные слишком большие, по его мнению, ставки пенсий. Я ожидал возражения со стороны Министерства финансов, но никак не думал, что встречу такое нападение со стороны Хрущёва, который всегда демонстрировал своё «человеколюбие» или, точнее, «рабочелюбие».

Я ему сказал, что не ждал, что он выступит против. Стараясь оправдать свой выпад государственными интересами, он сказал, что предложения Кагановича государство не выдержит. Его гнев ещё больше усилился, когда я ему возразил:

«Государство – это не ты. У Государства найдутся резервы для пенсионеров. Можно, например, сократить раздутые штаты и другие непроизводительные расходы».

Наивным было бы полагать, что Никите Сергеевичу власть вскружила голову, и он изменился со временем. Скорее всего, он каким был, таким и оставался всегда – циничным карьеристом. Расчётливым, низким человеком, способным на предательство.

И Каганович при его-то чутье и хватке не распознал вовремя перекрасившегося троцкиста. Была ли тут причиной человеческая симпатия или Лазарь Моисеевич просто приписал свои мысли о Хрущёве ему самому, придумав этого человека – не так важно.

Гораздо важнее, что идеалист Каганович и в других пытался видеть таких же идеалистов. Обманывался, терпел унижения, но пытался до конца верить в придуманные идеалы.

«Меня также спрашивают сейчас, не жалею ли я, что ввёл Хрущёва? – писал он.

– Я отвечаю: нет, не жалею, он на моих глазах рос с 1925 года и вырос в крупного руководящего деятеля в краевом и областном масштабе. Он принёс пользу нашему государству и партии, наряду с ошибками и недостатками, от которых никто не свободен».

Даже личные обиды не заслонили в Лазаре Моисеевиче его веры в людей и в то, что людям нужно верить. Если хорошо разобраться, то даже эта его безоглядная вера хорошо иллюстрирует личность Кагановича и то, почему ему доверял сам Сталин, бросая на самые ответственные участки.

Кагановича предавали, но сам он не предавал. Честно жил, честно работал. Если любил, то всей душой. Если работал, то без отдыха и выходных.

Что же до еврейства, о которое так и норовят споткнуться иные патриоты, то Лазарь Моисеевич куда более русский, чем русаки Андрей Андреевич Власов и Михаил Сергеевич Горбачёв вместе взятые.

Достоин он и доброй памяти о себе, являясь наряду со Сталиным самым непосредственным творцом той государственной модели, которую с течением времени всё больше и больше людей считают одной из вершин развития русской цивилизации.

Ла́зарь Моисе́евич Кагано́вич (10 (22) ноября 1893, д. Кабаны, Киевская губерния, Российская империя - 25 июля 1991, Москва , РСФСР, СССР) - советский государственный и партийный деятель, близкий сподвижник Сталина , младший брат Михаила Кагановича .

Еврейский аспект

Был женат на Марии Марковне Приворотской (1894-1961) .

(Родной брат Марии Марковны - Приворотский Григорий Маркович (1889-1971). Член партии с 1906 г. Родился в Киевской губернии. В 1919 г. председатель военного трибунала Киевского ВО. С сентября 1919 г. работал в центральном аппарате ВЧК - следователь при Президиуме, и.о. заведующего Следственной частью. В 1919-1920 гг. - председатель Вятской губ. ЧК. Работал главным арбитром при СНК СССР в аппарате Министерства лесной промышленности СССР. Похоронен на Новодевичьем кладбище. )

Секретарь Политбюро ВКП(б) в 1920-х годах, Б. Г. Бажанов в своих воспоминаниях писал :

«Лазарь Моисеевич Каганович замечателен тем, что был одним из двух-трёх евреев, продолжавших оставаться у власти во всё время сталинщины. При сталинском антисемитизме это было возможно только благодаря полному отречению Кагановича от всех своих родных, друзей и приятелей. Известен, например, факт, что когда сталинские чекисты подняли перед Сталиным дело о брате Кагановича, Михаиле Моисеевиче , министре авиационной промышленности, и Сталин спросил Лазаря Кагановича, что он об этом думает, то Лазарь Каганович, прекрасно знавший, что готовится чистое убийство без малейшего основания, ответил, что это дело „следственных органов“ и его не касается. Накануне неминуемого ареста Михаил Каганович застрелился» .

Однако, если верить словам Лазаря Кагановича, воспоминания Бажанова не соответствуют действительности.

Л. М. Каганович: Это дело было не на Лубянке, а в Совнаркоме. Об этом много врут, врут. Сейчас о моем отношении и о разговоре со Сталиным, будто я сказал, что это дело, мол, следователя. Это вранье. А дело было просто так. Я пришел на заседание. Сталин держит бумагу и говорит мне: «Вот есть показания на Вашего брата, на Михаила, что он вместе с врагами народа». Я говорю: «Это сплошное вранье, ложь». Так резко сказал, не успел даже сесть. «Это ложь. Мой брат, говорю, Михаил, большевик с 1905 г., рабочий, он верный и честный партиец, верен партии, верен ЦК и верен Вам, товарищ Сталин». Сталин говорит: «Ну а как же показания?». Я отвечаю: «Показания бывают неправильные. Я прошу Вас, товарищ Сталин, устроить очную ставку. Я не верю всему этому. Прошу очную ставку». Он так поднял глаза вверх. Подумал и сказал: «Ну, что ж, раз Вы требуете очную ставку, устроим очную ставку». Через два дня меня вызвали. (Это я Вам рассказываю документально, я пока этого нигде не рассказывал). Но это факт, так оно было. Маленков, Берия и Микоян вызвали меня в один кабинет, где они сидели. Я пришел. Они мне говорят: «Мы вызвали сообщить неприятную вещь. Мы вызывали Михаила Моисеевича на очную ставку». Я говорю: «Почему меня не вызвали? Я рассчитывал, что я на ней буду». Они говорят: «Слушай, там такие раскрыты дела, что решили тебя не волновать». Во время той очной ставки был вызван Ванников, который показывал на него. А Ванников был заместителем Михаила в свое время. Кстати, когда несколько ранее Ванникова хотели арестовать, Михаил очень активно защищал его. Ванников даже прятался на даче у Михаила, ночевал у него. Они были близкими людьми. А когда Ванникова арестовали, он показал на Михаила. И вот вызвали Ванникова и других, устроили очную ставку. Ну, эти показывают одно, а Михаил был горячий человек, чуть не с кулаками на них. Кричал: «Сволочи, мерзавцы, вы врете» и т. д., и проч. Ну, при них ничего не могли обсуждать, вывели арестованных, а Михаилу говорят: «Ты иди, пожалуйста, в приемную, посиди, мы тебя вызовем ещё раз. А тут мы обсудим». Только начали обсуждать, к ним вбегают из приемной и говорят, что Михаил Каганович застрелился. Он действительно вышел в приемную, одни говорят, в уборную, другие говорят, в коридор. У него при себе был револьвер, и он застрелился. Он человек был горячий, темпераментный. И, кроме того, он человек был решительный и решил: в следственную тюрьму не пойду. И лучше умереть, чем идти в следственную тюрьму http://creativecommons.org/licenses/by-sa/3.0 , которая в дальнейшем изменялась, исправлялась и редактировалась.

cs:Lazar Kaganovič da:Lazar Kaganovitjeo:Lazar Kaganoviĉet:Lazar Kaganovitš fi:Lazar Kaganovitšhu:Lazar Mojszejevics Kaganovicsja:ラーザリ・カガノーヴィチ la:Lazarus Kaganovič lt:Lazaris Kaganovičius nl:Lazar Kaganovitsj nn:Lazar Kaganovitsj no:Lazar Kaganovitsj pl:Łazar Kaganowicz pt:Lazar Kaganovitch sv:Lazar Kaganovitj

Лазарь Моисеевич Каганович родился 22 ноября 1893 года в деревне Кабаны Киевской губернии. Рос в бедной еврейской семье. В 13 лет он уехал на заработки в Киев. В 1911 году Лазарь был вовлечен в революционное движение, вступил в большевистскую партию и успешно вел партийную работу на Украине.

Принимал активное участие в Октябрьской революции 1917 года, а затем участвовал в создании Красной Армии и работал в разных городах на высоких партийных должностях. Благодаря В.Куйбышеву, в 1922 году Каганович был переведен в Москву на должность заведующего организационно-распределительным отделом ЦК, занимавшегося назначениями на все ответственные посты.

К 1924 году он занял место секретаря ЦК, проявив себя незаменимым помощником Сталина в борьбе с оппозициями в высшем партийном руководстве. В 1925 году Сталин рекомендовал Кагановича Генсеком ЦК КП(б) Украины, где Лазарь Моисеевич осуществлял индустриализацию региона - строительство Днепрогэса, развитие металлургической и угольной промышленности, проводил жесткую чистку партийных кадров, исключив и репрессировав большое число местных коммунистов по обвинению в национализме.

Вернувшись в Москву в 1928 году, Каганович более 10 лет был секретарем ЦК ВКП(б). Он не только возглавил работу ряда важнейших отделов, но и руководил заседаниями Политбюро в период отпусков Сталина, был одним из главных организаторов хлебозаготовок и террора в период массового голода. Проявил себя способным, но жестоким администратором. Он получил прозвище «железный Лазарь» и постоянно прославлялся партийной пропагандой.

В 1930-1935 годах Каганович был первым секретарем Московского городского комитета ВКП(б). Под его руководством была проведена модернизация столицы, развернуто новое строительство, в ходе которого в массовом порядке сносились исторические и архитектурные памятники - Храм Христа Спасителя, Сухарева башня, Страстной монастырь. Каганович держал под личным контролем строительство метро, носившего до 1957 года его имя.

В годы Великой Отечественной войны Лазарь Моисеевич был членом Госкомитета обороны СССР, а затем членом военного совета различных фронтов, налаживал работу военной прокуратуры и военных трибуналов. Но везде, куда он направлялся, Каганович опять же кровавыми мерами добивался дисциплины. Стоит отметить и его заслуги, когда в первые годы войны он смог организовать эффективную эвакуацию промышленности, а руководимые им железные дороги на протяжении всех военных действий справлялись со своими задачами.

В послевоенный период Каганович занимал пост министра промышленности строительных материалов СССР, а затем возглавлял Госкомитет Совета министров по материально-техническому снабжению. После смерти Сталина в 1953 году ему достался пост первого заместителя председателя Совета Министров.

Хотя Каганович поддержал Н.Хрущева в борьбе против Л.Берии, но вместе с В.Молотовым и Г.Маленковым выступил против намерения Хрущева доложить съезду партии о сталинской репрессивной политике. В итоге они потерпели поражение, и за причастность к «антипартийной группе» в 1957 году Каганович был смещен со всех постов, получив строгий выговор, и отправлен на мелкие хозяйственные должности.

В 1961 году на съезде КПСС он был обвинен в организации массовых репрессий и исключен из КПСС. Находясь в отставке, Лазарь Моисеевич жил в Москве в добровольном затворничестве в своей квартире на Фрунзенской набережной, получая персональную пенсию. Он автор многих книг. Был женат на Марии Приворотской, в этом браке было двое детей – дочь Майя и приемный сын Юрий.

Скончался Лазарь Моисеевич Каганович в Москве 25 июля 1991 года от инфаркта, был похоронен на Новодевичьем кладбище.